Допрос привидения
Мы, наконец, встретились с Юрой, и нас даже накормили. Борщом и пшенной кашей с сардельками. Юра сказал, что пшенку терпеть не может с армии, но «когда жрать захочешь — все съешь». Кто бы мог ожидать таких слов от воспитанного фотокора, каким он выглядел. Сказать по секрету, так хороший фотокорреспондент — уверенный и временами наглый человек.
Мне же каша понравилась, я с жаром поведала об этом вестовому, спросив рецепт.
Вестовой милостиво ответил, что рецепта он не знает, готовил повар, а вот посуду у них моет каждый сам за себя, но наши чашки, он, так и быть, примет грязными на правах гостей. Легко согласившись с его убедительными доводами, я пошла осматривать корабль, а Юра остался мыть свои тарелки.
День еще не закончился. Солнце, отдуваясь за все летние месяцы, продолжало сиять, но уже клонило свою трудовую голову к земле. Вскоре ко мне присоединился Юра, и мы стали исследовать возможности плавкрана.
— Что у нас имеется из снимков? — спросила я фотокора.
— Одно убожество из нефтяной пленки и больше ничего, — с горечью ответил он. — Ну, рыбак, ну, матросы, плавкран этот, капитан, командир. А самого главного, как не было, так и нет.
Самым главным была дыра в буксире. И дыру эту снять не удавалось. Буксир подвесили так, чтобы было удобно варить — то есть, дырой кверху. Сварщики ползали по макушке и шаг за шагом приваривали кусок железа к пробоине. С корабля этот процесс не был виден. Но сам буксир качался перед носом буквально в пяти шагах. Я понимала Юру — быть рядом и не суметь снять повреждение, конечно, обидно для профессионала.
Мы еще не знали тогда, что домой будем возвращаться ночью, что отвезут нас на другом буксире, который пройдет под самым днищем подвешенного на цепях судна. Мы еще не знали, что Юрины снимки ночного спасения с борта судна и мой материал станут самым громким эксклюзивом месяца.
— Пойду залезу на кран, который на носу, — сказал Юра. — Может, оттуда что-нибудь увижу.
Это был крюковой кран, выносная стрела которого позволяет производить погрузку далеко за пределами судна — так мне объяснили потом матросы. На самой вершине Юра снял крановщика и на фоне реки, и на фоне буксира, и на фоне неба. А потом он стал снимать матросов, но сцены коллективного труда им никак не давались. Матросы охотно позировали, но исключительно в парадных позах, которые хороши для семейного альбома, а не для газеты.
— Ребята, мы делаем репортаж о спасательных буднях, а вы тут выстроились в ряд и все, как один, улыбаетесь, — попробовала я взять инициативу в свои руки. — Давайте организуем картинку. Вот вы трое подавайте конец троса на пробитый буксир, а вы — принимайте! И не смотрите в объектив.
Они брали, принимали, смотрели в объектив и хохотали — буксирный конец был так легок для троих, что сцена не выдерживала никакой критики.
— Ну, тогда придумайте какой-нибудь трудовой момент сами. Вот лежит молот. Поднимите его и махните! — я плотно вошла в фотографический раж.
— А что будем отбивать? Куски днища у буксира?
— Ну, может, лопату хоть подержите?
— Ага! Как будто баржу вручную разгружаем? А куда песок ссыпать? В реку? Тогда здесь плотина вырастет!
На плавкране почти все работы механизированы. Большая часть специалистов уже давно ничего не делала, ожидая, когда заварят днище поврежденного буксира. Так что, у нас с Юрой был повод пострадать из — за незавершенной работы. Выпросив у капитана бинокль, я принялась обозревать окрестности и потому первой заметила ряд полицейских УАЗиков.
— Ур — ра! У нас будут снимки!
— С чего ты взяла? — спросил Юра.
— А вот ты сам посмотри, — я передала ему бинокль.
— Ну, я вижу полицию, следователей. Что из того?
— А то! Им надо попасть на плавкран?
— Ну?
— А как они попадут? Также, как и мы! Там же весь берег в солярке. Если мы, дураки, не заметили этого, то и они не заметят. Вот и будет у нас репортаж о маленьких трагедиях из жизни полиции.
— Ну, Наталья, я не знал, что ты так цинична, — удивился фотокор. — Но в целом задумано неплохо. Пожалуй, начну выбирать ракурс, — задумчиво сказал такой нециничный Юра.
Установив фотоаппараты на основании лебедки, мы стали ждать. Но между берегом и руководством плавкрана шли бесконечные переговоры на тему шлюпок, лодок и прочих плавсредств.
Время тянулось, а переправа все не начиналась. Юра проверил фотовспышки и нервно сетовал, что становится темно: полиция, наверняка засветит снимки, если заметит вспышку, а она, конечно, ее заметит в темноте.
Посовещавшись, стражи порядка не стали подвергать себя опасностям переправы и вскоре убрались восвояси — мы поняли, что застряли здесь надолго. Юра с расстройства ушел на камбуз, а я, вернувшись в прачечную, надела свои многострадальные туфли, и, как неприкаянная, принялась бродить по палубе. Темнело, но до настоящей ночи дело еще не дошло.