А потом Ромашкин отправился в свое управление. Но смутная тревога за судьбу маленькой девочки в платье колокольчиком уже проникла в его сердце.
Это было пять месяцев назад, а, кажется, только вчера. Как странно, что маленькая девочка привела его к знкомству с убитым сегодня Костровым. А, может это, не тот, другой Серега Костров, с которым так нелепо свела его судьба? Да нет, конечно же тот! Нечего себя обманывать! С кем же он тогда говорил?
Кобра
Когда мы уплывали, стояла тихая осенняя ночь. Матросы, то ли от радости, что, наконец, от нас избавились, то ли из искренних побуждений, вышли на палубу плавбазы и молча смотрели нам вслед. Никто не помахал, но мне казалось, что я расстаюсь с друзьями. Лишь один шутник послал воздушный поцелуй, у остальных лица были задумчивыми.
Пока мы прыгали на палубу буксира, пока он разворачивался, появился его величество командир Перов со своим неизменным рупором, который он немедленно приложил к губам:
— Максим! — это он нашему водителю, запомнил же! — Поезжай к пристани! Смотри за огнями буксира, он направляется туда. И не гони по дорогам, — обычная фраза, разнесенная рупором над рекой, прозвучала так трогательно, что у меня защипало глаза.
Водитель нашей «девятки» ничего не ответил, но мы на судне слышали, как на берегу сразу же заурчал мотор, а потом по колдобинам запрыгал свет фар.
Буксир скользил по воде на самой малой скорости. За бортом тихо шелестела вода. И даже лунная дорожка появилась, как на заказ. Яркий прожектор повис над бортом плавкрана. Мир ночами выглядит иным, поэтому это время суток так любимо романтиками и ворами. Обычно ночь для меня пресна, как мамин рыбный пирог — а все потому что я слежу за режимом, и в самое поэтичное время суток обычно сплю.
Юра жадно снимал выловленный из воды буксир, висевший на цепях. Его фотоаппарат работал, как автомат. У меня дел особых не было. Прислонившись к борту — на буксире он достаточно высок, я смотрела в сторону плавкрана и весело махала ручкой, стараясь не разреветься. Я прощалась. Конечно же, я прощалась, и тут мне не приходилось себя обманывать. На плавкране как будто прошел целый кусок моей жизни, а на самом деле всего — то полдня.
Вы видели, как возвращается из похода подводная лодка? Матросы выстраиваются на борту строго в ряд. Их лица суровы и нежны. Черные шинели полощутся на ветру. А сами они незыблемы, как скала. На берегу в это время не плачут — это будет потом. Наше прощание с плавкраном чем — то напоминало встречу подлодки. В таком же молчании проплывают лица. И все — как в немом застывшем кадре. А мы уходим, уходим, уходим…
Вот и ушли. И сели в свою машину, о которой мечтали весь день. И покатили в Москву.
В машине я сразу уснула. Юра что — то рассказывал про наши приключения, но без энтузиазма. Максим также, без энтузиазма, сдержанно удивлялся. В Москву мы приехали поздно ночью.
— Мы тебя, Наталка, доставим прямо в квартиру, — сказал Максим, высаживая меня возле моего подъезда.
А потом наступило утро. Обычное московское утро — в меру серое, в меру озабоченное, в меру суетливое. Конечно, как всегда, я не успела позавтракать. Едва — едва приведя в порядок растрепанную прическу — мои волосы любят поторчать на макушке, — я помчалась в редакцию. У меня была назначена встреча.
Юру я в тот день не видела, он уехал на задание рано. Во всех красках расписав его вчерашний героизм, я повергла беднягу в такое смущение, что несколько дней фотокору пришлось прятаться от восторженных редакционных дам. Впрочем, страдал он из — за своей славы недолго, и через несколько дней перешел на телевидение. Я знала, что он ждал место оператора. Больше я никогда не встречалась со своим спасителем и даже ничего не слышала о нем.
Отписав с утра свой материал и бросив его на верстку, я тоже отправилась на задание. Накануне на московской таможне задержали контрабандиста с живым товаром из Вьетнама — тремя королевскими кобрами. Змей передали в зоопарк, и вот об этом событии я и должна была написать репортаж.
В зоопарке я сразу же прошла в террариум, минуя кудлатеньких петушков и ободранных котов детского уголка. На служебном входе в коробках пищали сотни белых мышей. Не глядя по сторонам, я устремилась к тесному закутку, именуемому кабинетом.
— Садись! — сказал специалист по ядовитым змеям Федя Кедров, снимая стеклянную клетку с коброй с того самого стула, куда он меня приглашал. — Садись, Наталья! Придется подождать!
— Спасибо! — бодро ответила я. — Я постою!