Каждый раз, вспоминая картинки, от которых расслаблялись и плавились мышцы, вспоминая неровный загар на груди, длинную ногу, перехваченную его рукой у лодыжки, ладонь, зажавшую край одеяла, пугливые ягодицы и две ямки прямо над ними у позвоночника, Борис спохватывался и говорил себе что-то вроде: «Парень, тебе что, пятнадцать лет? Сколько можно вспоминать одну и ту же телку?»
А на следующий день опять, как будто щелкая пультом, вызывал эти кадры из памяти; открывая с утра Коммерсант, ругая директоров своих строек, залезая на вялую Алину, вдруг нажимал в уме на красную кнопку пульта, выключал Коммерсант, Алину, директора, а вместо них на полную громкость врубал порноканал, где во всех эпизодах в главной роли была гладкая на ощупь студентка с длинными волосами, орущая под ним так вдохновенно, как будто ее ктото режет.
Несколько раз за эти два, или три, или четыре месяца Борис вызвонил кого-то из старых подружек, переспал с двумя или тремя без особенного энтузиазма. Не прошло. Переспал с парой новых. Не понравилось.
Тогда он взял телефон и набрал Норин номер.
Пока шли гудки, в груди дважды полыхнуло холодком ментоловой жвачки. От Нориного «але» холодок внутри вдруг резко стукнул по ребрам, потом в диафрагму и прыгнул к лицу, сковав на секунду голосовые связки. «Ничего себе! — подумал Борис. — Давно со мной такого не было. Наверное, это кризис среднего возраста у меня».
— О Господи, я думала, ты никогда не позвонишь, — сказала Нора без здравствуй.
— Я тоже так думал.
— Тогда почему позвонил?
— Хотел еще раз услышать, как ты кричишь, — честно ответил Борис.
— Так приезжай, — сказала Нора. — Покричу.
— А ты что, бегала только что? У тебя голос такой — неустойчивый, — сказал Борис.
— Это от того, что я рада тебя слышать, — честно ответила Нора.
— Отлично. Значит, завтра ты едешь в Москву.
— Я не могу, меня с работы не отпустят.
— Я тебе нашел другую работу.
— Ты мне нашел работу? С какой стати?
— Да вот чего-то подумал, что у меня все есть, а тебя нет. А для полного счастья хочется еще и тебя. И я решил, что вполне могу себе тебя позволить.
— Ты все-таки редкий мерзавец.
— Какой же я мерзавец? Я Санта-Клаус самый настоящий! Сбываю мечты! Ты же хотела в Москву?
— Я хотела, — сказала Нора. — Но я не хотела так.
— Или так, или никак. По-другому в Москве не бывает, — быстро ответил Борис.
— Ладно, ко мне человек подошел уже. Пока, — сказал он и положил трубку.
Нора, не двигаясь, с минуту держала в руке телефон, потом встала со ступенек, на которых сидела, сунула телефон в карман джинсов, потушила сигарету, прикрыла окурок кленовым листом и вернулась в малиновую комнату. Она посмотрела на Марусю так, как будто видела ее первый раз, и сказала:
— Я же тебе говорила, что я уеду в Москву?
— Раз двести, — лениво ответила Маруся.
— Ну вот. Кажется, я уезжаю завтра, — выдохнула Нора с облегчением.
В грязном зале старого московского аэропорта гудело и галдело. Громче всего кричали таксисты. Из-за них не было слышно объявлений о том, что услугами частных таксистов пользоваться небезопасно.
— Ах ты, сука, ты что же здесь делаешь, мать твою за ногу? — орал плотный таксист с рыхлым красным лицом, обращаясь к другому — кавказцу. — Вам же, сукам, свою неделю дали!
На рынке аэропортовских такси предложение стабильно превышало спрос, и таксисты придумывали разные схемы организации своего труда, чтобы всем доставалось по чуть-чуть. Кавказец это правило нарушил и вышел работать не в свою неделю.
— Черти гребаные, мало вас режут в метро, — кричал краснолицый.
— Ты на себя посмотри, командир мне тут нашелся! В Афгане тебя недобили! — орал кавказец.
Они ругались так громко, что на них одновременно обернулись и встречающие, и прибывающие. В том числе высокая девушка с темными кудрями и мужчина с табличкой «сбываю мечты» в руках.
Эти двое обернулись — и увидели друг друга. И вдруг исчезли таксисты, распахнулись грязные стены, открылось широкое небо, и на нем заездили звезды, и куда-то потек потолок.
Борис в последнюю секунду успел утопить собственный тормоз в собственный пол, и со скрежетом остановил себя в сантиметре от того, чтобы подхватить Нору на руки. Нора притормозила в сантиметре от того, чтобы броситься ему на шею. Оба сглотнули слюну.
— Привет, красавица, — сказал Борис вполне себе будничным голосом, — что так долго не выходила?
— Привет, — ответила Нора, улыбнулась табличке «сбываю мечты» и чмокнула Бориса в щеку. — Нас через паспортный контроль провели, как будто мы из-за границы прилетели. Только не пограничники проверяли, а менты.
— А, ну да, конечно, вы же южный рейс. Это они такие меры безопасности придумали — все рейсы с юга проверять. Они думают, что все, кто живет на юге, — поголовно шахиды. Майдрэс не зря говорил, что Кавказ — не Россия. Они тоже так считают. Идиоты.
— Идиоты — это те, которые в Кремле? — засмеялась Нора. — В прошлый раз ты говорил, что они козлы, а не идиоты.
Краснолицый таксист, увидев Бориса и Нору, отпустил кавказца, схватил Норин чемодан и отчеканил:
— Разрешите обратиться! Такси недорого! Разрешите донести чемодан!
— У нас водитель, — сказал Борис, не глядя на таксиста.
— А-а-а-а, — протянул таксист, расстроившись. — Это хорошо, конечно, когда водитель. Хорошо вам, да. А мы тут постоим еще, — сказал он и сплюнул в синюю жестяную мусорку.
— По-моему, он бывший военный. Мне его даже жалко, — сказала Нора, когда они отошли от таксиста.
— Фашист он, а не военный, — сказал Борис.
— Ну да, фашист, — согласилась Нора. — Но все равно жалко.
Хлопнули тяжелые стеклянные двери. С улицы дохнуло бензином, сигаретным дымом и неприятным предвкушением темной московской зимы.
— Давай покурим, — сказала Нора. — У тебя же не курят небось в машине.
— Конечно, не курят. И тебе надо бросать, — сказал Борис.
Нора закатила глаза, как будто говоря «не учите меня жить», полезла в коричневую сумочку со стершимися краями и долго искала в ней сигареты. Борис смотрел на ее сосредоточенный лоб, сбившиеся каблуки и неловкие движения и пытался понять, что же он в ней нашел.
— Я думал, ты испугаешься приехать, — сказал он.
— А чего мне бояться? Можно подумать, мне там было что терять, — ответила Нора, закуривая, наконец, сигарету. — И потом, я же ехала к тебе.
— Но ты же меня совсем не знаешь. Вдруг я тебя в рабство продам.
— Не продашь. Я уже старая для рабства. И потом, это тебе только кажется, что я тебя не знаю. Ты мне столько раз снился, что я уже тебя знаю как облупленного.
Борис засмеялся и подумал: «Что-то есть такое. Цепляет. А что — хрен разберешь».
Через пять минут он усадил Нору на заднее сиденье блестящей черной машины и сказал:
— Ну все, красавица, тебя отвезут в гостиницу — я тебе снял номер на месяц. Будешь хорошо себя вести, все у тебя будет в шоколаде. Сережа завезет тебя по дороге в ресторан — поужинаешь.
— А ты-то куда?
— А я-то по делам. Увидимся в воскресенье. Я позвоню.
— Ладно. А скажи, в этом ресторане, куда меня Сережа отвезет, есть копченая грудинка?
— Грудинка? — удивленно спросил Борис. — Не уверен. Там точно есть отличная буррата. А зачем тебе грудинка?
— Я ради нее в Москву приехала, — сказала Нора.
Борис ничего не понял, но улыбнулся. Сел в другую машину и уехал.
На следующий день в Норин гостиничный номер пришла незнакомая дама в костюме. Дама сказала, что она от Бориса Андреевича, внимательно рассмотрела Нору, как дерматолог — необычную сыпь, и повела ее по магазинам. Там Нора увидела вещи, до которых боялась дотронуться, и ценники, в которые не могла поверить. К воскресенью гардероб в Норином номере трещал по швам.
С утра в воскресенье Нора съездила в салон — его тоже подсказала дама в костюме. В салоне Норе сделали волшебные брови и ногти и слегка испортили кожу и волосы. Нора расплатилась карточкой, которую оставила дама, и вернулась в гостиницу ждать звонка от Бориса.