Чаще всего она слышала слова «свобода» и «демократия». Эти слова выступающие произносили с таким придыханием, что было ясно — в тексте выступления они написаны с большой буквы.
Вслед за Бирюковым в Вашингтон прилетела большая свита, включая нескольких начинающих соратников. Среди них, например, была вышеназванная капиталистка с хваткой луизианского аллигатора, решившая приглядеться к Бирюкову на почве того, что муж-полубог скоро умрет и надо самой начинать дружить с возможной будущей властью. В президиуме рядом с Бирюковым сидел не до конца определившийся действующий сотрудник президентской администрации.
Капиталистка и сотрудник дружили. Последние сорок минут они переписывались смс-ками, улыбаясь друг другу, он — глядя сверху в зал, а она — глядя снизу в президиум.
Капиталистка улыбалась всем своим удивительным лицом — ее глазки, нос и все остальное сбились в кучу между просторнейшим лбом и таким же просторнейшим подбородком, окаймлявшим нижнюю челюсть. Когда она говорила или смеялась, язык вываливался из этой челюсти, как ящик из трубы мусоропровода. О лице сотрудника администрации сказать особенно нечего, кроме того, что природа рисовала его циркулем.
— Куда вечером пойдем? — написала капиталистка сотруднику.
— В Александрию гадов жрать, — ответил сотрудник.
Выступил начальник отдела политики главной газеты восточного побережья. Он предостерег:
— Мы должны защитить Украину. Украинцы боятся и ненавидят Россию. Они видят защиту только в нашем альянсе. Я это точно знаю — родители нашей горничной в юности жили во Львове.
На сцену поднялся прославленный кремленолог. Кремленолог зарабатывал тем, что блестяще угадывал, кто за чем в России стоит и что это значит. В своих знаменитых статьях он писал:
Путин чихнул. Как вы думаете, почему он чихнул? Наивно думать, что он просто так чихнул. Только человек, ничего не смыслящий в России, может поверить, что любой русский лидер, а тем более Путин, мог взять и просто так, на ровном месте чихнуть.
За ним к микрофону вышла опоздавшая женщина в красном пиджаке и с большими сережками. Это была советница будущего президента Америки по вопросам Восточной Европы. Она сказала:
— Не стоит переживать. Наш будущий президент во всем осуждает нынешнего президента. Но вот именно насчет России он с ним совершенно согласен. Так что наша политика останется неизменной. Все будет очень окей.
— Бля, ну она и вырядилась! — написала капиталистка сотруднику.
— А мне нравится, — ответил сотрудник.
Нора сидела в проходе недалеко от сцены. Возле нее ползали потные фотографы. Большую часть времени она следила за движениями Бориса, представляя, как эти же широкие руки теребят не карандаш, как сейчас, а ее волосы, как сегодня утром.
Советница отвыступала. Борис встал из-за стола президиума, подошел к ней и пожал ей руку, продемонстрировав ту самую улыбку, которую он репетировал возле зеркала. Потом они с советницей ненадолго вышли в соседний зал, где пахло кофе и маффинами и можно было поговорить по душам.
Нора от скуки стала наблюдать за одним спящим рыжим, который иногда просыпался и тут же бросался что-то писать на листочке со схемой рассадки участников конференции. «Наверное, политолог», — подумала Нора.
Рыжий изредка поднимал голову, и его взгляд на секунду становился сосредоточенным, как будто он пытался уловить какие-то знаки свыше. Брови почти страдальчески сходились на переносице, выдавая тягостную работу мысли. Потом вдруг лицо светлело, и рука с авторучкой замирала на миг над бумагой, а потом, как ястреб, бросалась на нее и что-то быстро-быстро чертила.
«Что он там чертит все время?» — подумала Нора.
Она вытянула шею, от чего ее яркие губы уплыли куда-то вниз, и увидела на бумажках у рыжего пушистую голову львенка. Рядом с ней были нарисованы самолетик и человек-паук.
Изрисовав всю страницу героями книжек-раскрасок, рыжий вздохнул, угомонился и снова заснул. Рядом с ним дядечка с красным платочком в нагрудном кармане стыдливо читал «Мемуары Гейши», прикрывая их чемоданом. Двое главных редакторов крупных московских газет играли в морской бой.
Вернулся Борис. Он кому-то кивнул, и на плазмах включился ролик — сюжет прославленной репортерши французских кровей о том, как в Москве отмутузили недовольных. Бакинский армянин горделиво посматривал в зал, бурливший негодованием.
Вдруг прямо перед президиумом непонятно откуда возникла девушка в длинной цветастой юбке и полуголый дистрофик с дредами на голове. Они молниеносно развернули большой плакат, разрисованный от руки фломастерами, с фотографиями каких-то китайцев. Что было написано на плакате, никто не успел прочитать, но точно что-то про фридом. То же самое непонятно что про фридом девушка с парнем успели проорать трижды перед тем, как их скрутили охранники и утащили, брыкающихся, неизвестно куда. Они явно ошиблись дверью.
— Эту провокацию мы проигнорируем как неорганизованную, бросил Борис свою любимую шутку и вышел, наконец, к микрофону. Он сказал:
— Сегодня Россия в очередной раз стоит перед выбором. От этого выбора зависит не только жизнь граждан России, но и жизнь и спокойствие ваших граждан — граждан Соединенных Штатов Америки, да и всего мира. Речь идет о выборе России между Демократией и диктатурой.
Борис говорил на грамматически безупречном английском. На этот английский он потратил немыслимо много часов и денег. Правда, акцент все равно остался, но так было даже лучше.
— Наша страна вступает в решающую фазу электорального цикла. Это последний шанс России на Демократию в ближайшие десятилетия. Сегодняшняя власть в России ведет страну к авторитаризму. А мы из истории знаем, что русский авторитаризм — это угроза всему миру. Самое ужасное, что большинство россиян поддерживают эту власть. Некто Владимир Путин использует всю пропагандистскую мощь, чтобы поддерживать народную любовь. На мой взгляд, поддержка россиян не является основанием для того, чтобы считать ситуацию нормальной. Наркотики люди тоже принимают добровольно. Это не значит, что наркомании не нужно сопротивляться. Любой тоталитарный режим начинался при поддержке большинства.
На этих словах резко проснулся рыжий, перевернул рассадку и принялся остервенело чертить робокопа.
Светская репортерша лучшей столичной газеты — девушка Жанна в чем-то белом, похожем на тунику — прищурившись, разглядывала зал, выбирая жертву для репортажа. Жанну Бирюков таскал за собой, потому что об этом просил влиятельный журналист, мечтавший с ней переспать.
Жанна была дурой набитой, но это ее не портило. К тому же то, что она дура, было неочевидно. То есть, скорее, очевидно, но не сразу. А еще точнее — очевидно-то сразу, но не всем. Дело в том, что Жанна несколько раз в любой разговор вставляла слово «конвергентность». Тем, кто этого слова не знал, дурой она не казалась. Конвергентность усыпляла их бдительность.
Впрочем, Жанна могла обойтись и без конвергентности, потому что была красавицей. До инфаркта могла довести. Она обладала такой красотой, когда уже совершенно неважно, дура ты или не дура. Даже, может быть, лучше, если дура. Такая красота заменяет женщинам мозг годами. Может быть, сногсшибательная шатенка в хорошем костюме — клиническая идиотка. Но до первых морщин никто этого не замечает. Правда, потом — замечают мгновенно и говорят: «Как она поглупела». А на самом-то деле просто испортилась кожа.
Жанне до первых морщин было еще далеко. Кроме слова «конвергентность», у нее в активе был абрикосовый нежный загар, высокие скулы, тяжелые волосы и повадки взрослеющего олененка. С такими данными она спокойно могла еще лет как минимум пять путать артефакт с архетипом.
Вчера в Нью-Йорке на бирюковском приеме Жанна громко рассказывала, как она спала с одним модным миллионером и чуть не переспала с другим. Остальные девушки из делегации ей завидовали. А сама она завидовала Норе и пыталась с ней дружить.