Следуя традиции, последний бочонок заложили в день Равноденствия; на приуроченный праздник собралась вся деревня. Взрослые допивали прошлогодний сидр, полагая, что новому урожаю не должен мешать старый. Детишки резвились под деревьями в поисках оброненных сборщиками яблок. Мораг, устроившись в развилке старой яблони, наблюдала и за теми, и за другими. Она ждала приближения ночи и второй — самой главной — части ежегодного ритуала.
На закате праздник перебрался в деревню. Мораг в последний раз оглядела сад: после сбора урожая и крестьянского веселья он требовал внимания и хозяйской руки, — и направилась к дому. Чудовище встретило её на полдороги. Выскользнуло из-за деревьев, принюхалось и недовольно, по-собачьи заскулило. Упав на четыре лапы, оно побежало рядом с Мораг; смрадная пасть всё норовила ткнуться ей в шею или плечо.
Дома Мораг сменила пышные праздничные одежды на рубаху и штаны, в которых обычно работала в саду. С кухни она забрала свой самый большой нож, из спальни — масляный фонарь и огниво. За пазуху она положила одну из белоснежных тряпиц, сквозь которые процеживала нежнейший сидр.
Хотя луна ещё карабкалась на небо, её свет уже заливал плоскую вершину холма. Мораг обогнула дом, миновала хозяйственные пристройки и вход в погреба и вышла на тропинку, спускающуюся по западному склону. Чудовище трусило рядом, отставая на пару шагов.
Чем дальше они уходили, тем уже становилась тропа. Обрамляющую её траву сменил вереск, вереск — терновник. Кусты поднялись Мораг по пояс, затем по плечи, через дюжину шагов сомкнулись над головой. Чудовище продиралось сквозь них, сминая колючие ветки и влажно блестящие ягоды, сок которых оставлял на шкуре густые, матовые следы.
Преодолев заросли, они вышли на крошечную прогалину. Большую её часть занимала полусгнившая, обвалившаяся хижина: стены её накренились, крыша съехала до самой земли, а окна и дверной проём смотрели на непрошеных гостей пустыми глазницами. Стоило Мораг приблизиться к хижине, как прогалину заволокло плотным дымом. Ни луна не пробивалась сквозь него, ни мерцание звёзд, только гниловато светилось полувросшее в землю крыльцо.
Мораг зажгла фонарь. Дым отступил, отдав крошечный пятачок пожухлой травы под ногами. Чудовище коснулось его передней лапой, и в ответ резкий порыв ветра затушил огонёк.
— Не лезь! — сердито прошипела Мораг; её ладонь хлёстко ударила раскрытую пасть. — Тебе сюда нельзя!
Чудовище на миг прихватило пальцы Мораг, слизнуло с них кровь, оставленную шипами терновника, и попятилось: шаг за шагом, пока дым не поглотил даже сверкающие прорези глаз. Мораг снова зажгла фонарь и вошла в хижину.
Единственная комната заросла мхом и паутиной. Ноги Мораг по самые щиколотки увязли в чём-то осклизлом и тёплом; нежную кожу под коленями коснулась дюжина невесомых лапок. Воздух, густой как утренний туман, забил горло и нос, сдавил грудь. За спиной Мораг что-то с чавканьем упало на земляной пол, и вся хижина сыто вздрогнула.
Медлить было нельзя. Со всех ног, насколько позволяла вязкая гуща, Мораг бросилась к дальней стене. С наступлением ночи Равноденствия хижина стремительно просыпалась. Просыпалась и её владелица: на дощатой лежанке зашевелился хрупкий остов ведьмы, когда-то проклявшей чудовище. Морщинистая серая кожа разглаживалась, мышцы обволакивали кости, и первое дыхание грозило вот-вот наполнить лёгкие.
Подскочив к лежанке, Мораг двумя руками всадила нож ведьме в грудь. Чёрный ихор пополам с алой кровью брызнули на лезвие; беззвучный вопль разодрал спёкшиеся губы. Хижину тряхнуло до самого основания, бесчисленные ледяные пальцы вцепились в волосы и одежду Мораг, но она устояла. Сильным рывком она дёрнула нож на себя, выломала несколько трухлявых рёбер и обнажила сердце. Ещё сухое, облепленное сажей и паутиной, оно заполошно билось под ладонью Мораг.
Выдрав сердце из ведьминой груди, Мораг завернула его в тряпицу и спрятала за пазуху. Хижина оглушительно выла и визжала, обломки прогнивших досок и ржавые гвозди заполнили воздух. С трудом уворачиваясь от дерева, железа и тянущихся с балок терновых побегов, Мораг пробиралась к выходу. Дважды её сбивало с ног, дважды она по самые локти уходила в плесневелую землю — и дважды поднималась, храня рядом со своим живым сердцем иссохшее сердце ведьмы.