В это время проезжал на тройке великий князь Владимир Александрович с командиром Гвардейского корпуса, князем Оболенским. Увидев тетю Олю, Владимир Александрович вышел из экипажа, стал перед ней на одно колено и поцеловал ей руку. Он любил такие шутки.
В 1900 году мой отец был назначен Главным начальником Военно-учебных заведений. Начался новый плодотворный период его жизни. Вступая на новое и крайне ответственное поприще, отец, следуя указаниям своего ума и сердца, поставил себе ясное задание: в военно-учащихся, решивших отдать свои силы на служение престолу и Родине, видеть прежде всего детей, нуждающихся не только в строгости, но и в моральной поддержке, в отечески-благожелательных советах и указаниях. Надо было отбросить строго-формальные с ними отношения, стать ближе к ним. Так отец и поступал. За свое пятнадцатилетнее пребывание во главе Военно-учебных заведений, он побывал во всех кадетских корпусах и училищах, разбросанных по разным углам России.
Благодаря своей исключительной памяти, отец легко запоминал фамилии кадет и юнкеров. Когда, гуляя, отец встречал кадета или юнкера, он или прямо называл его по фамилии, или клал ему на лоб руку и приказывал назвать первую букву своей фамилии. После этого он его называл, редко при этом ошибаясь. Юнкера и кадеты очень любили отца и до сих пор с благоговением чтут его память. В Париже, уже в эмиграции, один бывший кадет, магометанин, показал мне Коран, который подарил ему мой отец после того, как узнал, что он не читает Корана. "Какой же ты магометанин, - сказал мой отец, - если ты не читаешь Корана!" Этот кадет так ценил подарок отца, что захватил его с собою, покидая родную землю.
Многое из поэтического наследства отца осталось еще в рукописях, неопубликованным, и обширные указания на это мы находим в переписке отца с его сестрой, где он откровенно говорит о "муках творчества", и где целый ряд страниц заполнен или стихами, еще не увидевшими света, или вариантами уже опубликованного.
Он не говорил с нами, детьми, о своих литературных работах. С нами он вообще мало говорил и никогда не делился своими литературными впечатлениями. Конечно, в этом была наша вина, так как никто из нас, кроме павшего смертью храбрых в 1914 году брата Олега, литературой не интересовался. С ним отец был, пожалуй, более близок, они больше понимали друг друга.
Когда на отца находило поэтическое настроение, он думал только о стихах и забывал об окружающем. Бывало, приедет в Академию Наук, президентом которой он был, или в Главное управление Военно-учебных заведений и, подъехав, не выходит из экипажа. Мысли его витают вне окружающего, в мире поэзии. Кучер Фома говорит ему: "Ваше императорское высочество, приехали!" Отец возвратится к действительности и выйдет из экипажа.
Венцом всего творчества отца была драма "Царь Иудейский", из земной жизни Иисуса Христа. Св. Синод был против постановки этой возвышенной драмы, в которой сам Христос ни разу не появляется на сцене. Есть основание думать, что идея драмы подсказана была отцу Чайковским. В октябре 1889 г. Петр Ильич писал отцу об этой евангельской теме.
Такие светлые личности, какой был мой отец, встречаются не часто в жизни. Прошло почти сорок лет со дня его смерти, а его незабвенный образ стоит передо мной, как живой.
Я чувствую, как мне не хватает его, и временами так хотелось бы пойти к нему и поговорить с ним "по душам"...
Глава вторая
В тридцати верстах к юго-западу от Петербурга, примыкая своим парком к Царскому Селу, стоит город Павловск. Он был известен дивным парком, вокзалом, в залах которого давались летом симфонические концерты, и великолепным дворцом. В этом дворце я и родился 3/15 июля 1887 г.
Дворец был построен в конце XVIII столетия великим князем, впоследствии Императором Павлом Петровичем и его супругой Марией Федоровной. Архитекторами были: Камерон, Гваренги, Данилов и Козлов. Устройство парка было поручено итальянскому декоратору Гонзаго.
В течение нескольких лет Гонзаго жил в Павловске. Каждое утро обходил он парк вместе со своим учеником, Степаном Кувшинниковым, который нес по ведру белой и черной краски. Первой Гонзаго отмечал те деревья, которые нужно сохранить, а второй - которые нужно уничтожить. В результате получились те изумительные перспективы, которыми, как нигде, можно было любоваться в Павловске. Я никогда не видел такого великолепного парка и такого красивого по внутренней отделке дворца, как Павловский дворец. Это был настоящий музей собрание картин, гобеленов, бронзы и вообще художественных вещей. Большевики переименовали Павловск в Слуцк.
По завещанию Императрицы Марии Федоровны, жены Императора Павла Петровича, Павловск перешел к ее младшему сыну, великому князю Михаилу Павловичу. Так как он не имел сыновей, то после его смерти, в 1849 году, Павловск перешел к моему деду, великому князю Константину Николаевичу, и его мужскому потомству, и оставался в нашем роде до революции, во время которой мы потеряли все наше движимое и недвижимое имущество. Когда я родился, владельцем Павловска был мой дед.
Отец хотел назвать меня Андреем и, как полагалось в Императорской Фамилии, должен был испросить на это разрешение Императора Александра III. Но Государь ответил, что в Императорском Семействе есть уже Андрей - великий князь Андрей Владимирович. Тогда меня назвали Гавриилом и дали уменьшительно - Гаврилушка.
Я впервые увидел свет в большой спальне моей прапрабабки, Императрицы Марии Федоровны, жены Императора Павла. Комната была в первом этаже, окна ее выходили в детский садик. Сразу же после рождения я попал на руки нянюшке Ате, Анне Александровне Беляевой, по профессии акушерке. Отец ее был когда-то богатым купцом, а мать - дворянкой. Двоюродный брат Ати, Ф. Н. Есаулов, был офицером лейб-гвардии Измайловского полка, контуженным в Русско-турецкую войну.
Няня Ата много рассказывала мне про мое детство. Кое-что из ее рассказов я записал, кое-что помню сам.
Меня крестили 27 июля в день св. Великомученика и Целителя Пантелеймона. По обычаю того времени, крестины были торжественные, в присутствии Государя Александра III, Государыни, всей Императорской Фамилии и Двора, Моими восприемниками у купели были Император Александр III и моя бабушка, великая княгиня Александра Иосифовна, кроме того, были записаны крестными: дядя великий князь Дмитрий Константинович, тетя великая княгиня Вера Константиновна Герцогиня Виртембергская, моя прабабушка, вдовствующая герцогиня Мария Саксен-Мейнингенская, бабушка принцесса Августа Саксен-Альтенбургская, ее брат герцог Георгий Саксен-Мейнингенский и принц Георгий Шаумбург-Липпе. Несли меня в церковь в торжественном шествии с Государем и Государыней во главе. Я - как рассказывала няня Атя - лежал на парчевой подушке, покрытый золотым покрывалом, отороченным горностаем, на руках гофмейстерины моей бабушки - Анны Егоровны Комаровской. По бокам подушки шли два ассистента: состоявший при моем отце флигель-адъютант капитан 1-го ранга Илья Александрович Зеленой и состоявший в должности шталмейстера Двора моего деда - Иван Алексеевич Грейг.