Дональд все еще неподвижно сидел на ступеньках. Я сунул ему в руку стакан со сладким крепким чаем и заставил выпить.
– Она никогда не бывала дома… по пятницам, – уже который раз повторил он.
– Конечно, – согласился я и подумал, сколько людей знали о том, что по пятницам в доме никого не бывало.
Мы медленно выпили чай. Я забрал у Дона стакан, поставил его вместе со своим на пол и снова сел рядом.
Основная часть мебели, стоявшей в холле, исчезла. Небольшой шератоновский стол, обитое кожей кресло, напольные часы XIX века.
– Бог мой, Чарльз! – проговорил он.
Я посмотрел на него. В его глазах стояли слезы, на лице застыла невыразимая боль. А я ничем не мог помочь его горю.
Казалось, что ужасный вечер никогда не кончится. Было уже за полночь. Полицейские, на мой взгляд, были деловиты, вежливы и даже нельзя сказать, чтобы не сочувствовали пострадавшему. Однако не оставалось сомнений, что их дело – поймать преступников, а не утешать потерпевших. Мне показалось также, что в большинстве вопросов проскальзывало недоверие: а не сами ли хозяева организовали ограбление, чтобы получить страховку?
Дональд, казалось, ничего не замечал. Он отвечал устало, механически. Ответ отделяла от вопроса долгая пауза: да, все украденное было застраховано надлежащим образом; да, его имущество было застраховано уже много лет; да, он весь день был в конторе; да, он выходил в кафе поесть; он работает в агентстве по импорту вина, его контора в Шрусбери; ему тридцать семь лет; да, жена намного моложе, ей недавно исполнилось двадцать два года…
О Регине он говорил запинаясь, будто губы не слушались его:
– Она всегда по пятницам… работала в цветочном магазине… у своей подруги…
– Почему?
Дональд рассеянно поглядел на полицейского инспектора, сидевшего напротив него за обеденным столом. Стулья от старинного обеденного гарнитура исчезли. Дональд сидел в плетеном кресле, принесенном из солярия. Инспектор, констебль и я разместились на табуретках.
– Что? – переспросил Дональд.
– Почему она именно по пятницам работала в цветочном магазине?
– Ей… ей… так нравилось…
Я резко перебил его:
– Она работала с цветами еще до того, как вышла замуж за Дональда. Ей хотелось быть при деле. В пятницу она всегда составляла разные композиции из цветов для дансингов, для свадеб…
«И для похорон тоже», – подумал я, но не смог выговорить.
– Благодарю вас, сэр. Однако я уверен, что мистер Стюарт может отвечать сам.
– А я – что нет! – Полицейский инспектор повернулся и уперся в меня взглядом. – Он же в шоке, – закончил я свою мысль.
– Вы врач, сэр? – недоверчиво спросил он. Я отрицательно покачал головой.
Он глянул на Дональда, крепко сжал губы и снова повернулся ко мне. Его придирчивый взгляд скользнул по моим джинсам, выцветшей куртке, старому свитеру, дорожным башмакам и остановился на лице. Видно было, что я не произвел на него впечатления.
– Хорошо, сэр. Как вас зовут?
– Чарльз Тодд.
– Возраст?
– Двадцать девять лет.
– Профессия?
– Художник.
Констебль невозмутимо записывал мои ответы в блокнот.
– Рисуете картины или красите дома?
– Картины.
– А что вы делали сегодня, сэр?
– Выехал в половине третьего из Паддингтона, а со станции сюда пришел пешком.
– Цель визита?
– Просто так. Я всегда приезжаю сюда раз или два в год.
– Добрые друзья, значит?
– Да. И родственники к тому же.
Он повернулся к Дону и снова начал сыпать вопросами, но интонации его стали терпеливее и мягче.
– В котором часу вы обычно возвращаетесь домой в пятницу, сэр?
– Приблизительно в пять, – сказал тот без всякого выражения.
– А сегодня?
– Так же… – Лицо его болезненно исказилось. – Увидел, что в доме побывали грабители… позвонил в полицию…
– Да, сэр. Мы приняли ваш вызов в семнадцать ноль шесть. И после этого вы пошли посмотреть, что украдено?
Дональд не ответил.
– Наш сержант нашел вас в гостиной, сэр, если вы припоминаете.
– Почему… – с болью в голосе проговорил он, – почему она пришла домой?
– Надеюсь, что мы узнаем, сэр.
Скрупулезный допрос длился долго, но, насколько я понял, не достиг своей цели, а лишь довел Дональда до полного изнеможения. А я, к своему стыду, ощутил зауряднейший голод, потому что целый день ничего не ел, и с сожалением подумал, что обед, на который надеялся, не состоится. Регина не жалела для своих фирменных блюд всяких разностей, вина и приправ, и они у нее получались необыкновенно вкусными. Передо мной на мгновение возник облик Регины – грива темных волос, радостная улыбка. Я не мог смириться, что с ней стряслась такая беда!