Вздыхая, я переходил из комнаты в комнату и думал, что пора уходить. На некоторых рамах я заметил красные наклейки. Но цены на всех приличных полотнах были весьма далеки от умеренных, так что купить их могли бы только весьма состоятельные люди.
В последней комнате, намного большей по размеру, чем другие, я наткнулся на Маннинга. Три картины сразу, и все с лошадьми. Одна – скачки, другая – охота и последняя – с цыганами.
В каталоге их не было. Они тихо и мирно висели рядом. Мне они бросились в глаза, как чистокровные скакуны среди полукровок.
У меня по спине поползли мурашки. Не столько из-за мастерства, сколько из-за сюжета одной из картин. Лошади выходят на старт, длинный ряд жокеев ярко выделяется на фоне темного неба. Одежда ближайшего жокея пурпурная, а шапочка зеленая.
В голове у меня зазвучал голос Мейзи: «… может, вы подумаете, что я глупая, но одна из причин, почему я ее купила… Мы с Арчи решили выбрать пурпурный и зеленый цвета, если ни у кого еще таких нет».
Мейзи именно так описала картину, спрятанную за радиатором и, наверное, сгоревшую.
Картина, на которую я смотрел, была похожа на оригинал. Заметно воздействие времени, прошедшее после смерти Маннинга, достаточное профессиональное совершенство произведения – нечто такое, что отличает великое от хорошего. Я даже чуть-чуть попробовал пальцем фактуру полотна и мазка. Все как должно быть. Все как надо.
– Чем могу служить? – спросил кто-то по-английски у меня за спиной.
Он заглядывал в комнату с порога. На лице выражение сдержанной предупредительности, как у человека, товар которого оценил кто-то, не имеющий средств на приобретение.
Я сразу его узнал. Темные редкие волосы, зачесанные назад, серые глаза, вислые усы, загорелая кожа – все, как и тридцать дней назад в Англии, когда он рыскал по пожарищу. Мистер Грин. Через «и» долгое.
А через мгновение и он узнал меня. Он напряженно переводил взгляд с меня на картину и вдруг вспомнил, где видел меня, и это его ошеломило. Он резко отступил назад и дотронулся рукой до стены позади себя.
Я уже направился к двери, но не успел. В дверном проеме мгновенно опустилась стальная решетка и, лязгнув, замкнулась на полу. Мистер Грин остался по ту сторону, и в каждой черте его лица запечатлелось неверие в происходящее. Я пересмотрел свои простодушные теории об опасности, полезной для души, и ощутил страх, какого не знал никогда в жизни.
– В чем дело? – спросил глубокий голос.
Грин не мог произнести ни звука. Рядом с ним оказался мужчина из конторы и уставился на меня через решетку.
– Воришка? – спросил он досадливо.
Грин покачал головой. Подошел третий мужчина, его молодое лицо светилось любопытством, а прыщ на подбородке был виден даже с середины комнаты.
– Ого! – произнес он с чисто австралийским изумлением. – Это тип из Художественного центра. Это он меня преследовал. Клянусь, он не мог выследить! Клянусь!
– Заткни пасть! – коротко бросил мужчина из конторы, внимательно глядя на меня.
А я смотрел на него.
Я стоял посреди ярко освещенной комнаты приблизительно пятнадцать на пятнадцать футов, без окон. Выход – только через зарешеченные двери, спрятаться – негде, оружия – никакого. Я давно уже мчусь по трамплину, и никакой гарантии мягкого приземления.
– Послушайте, что происходит? – Я подошел к стальной решетке и постучал по прутьям. – Откройте, я хочу выйти!
– Что вы здесь делаете? – спросил мужчина из конторы. Он был крупнее Грина и явно старше его по должности в галерее. Неприязненные глаза за стеклами очков в массивной оправе. Галстук-бабочка под двойным подбородком. Маленький рот и толстая нижняя губа. Поредевшие волосы.
– Смотрю… – Я старался, чтобы голос мой звучал ошеломленно. – Смотрю на картины.
«Вполне невинно, – подумал я, – и достаточно невнятно».
– Он гнался за мной в Художественном центре, – повторил парень с прыщом.
– Вы плеснули что-то в глаза тому мужчине, – возмутился я. – Он же мог ослепнуть!
– Он ваш друг? – подозрительно спросил мужчина.
– Нет. Я просто смотрел там картины. Так же как и здесь. Что в этом плохого? Я часто посещаю галереи.
Наконец Грин обрел дар речи:
– Я видел его в Англии. – Он перевел взгляд на Маннинга, а потом взял мужчину под руку и отвел в коридор, чтобы я не мог их видеть.
– Открой дверь! – обратился я к парню, который молча таращился на меня.
– Я не знаю как, – ответил он, – да и боюсь, что меня не поймут.
Те двое вернулись, и теперь все трое смотрели на меня, явно не зная, как со мной поступить. Я начал сочувствовать живым существам, которых сажают в клетки.
– Кто вы? – спросил мужчина.