– Мы заскочили в «Виктория-Ройял», намереваясь сразу же выйти через боковую служебную дверь и снова поймать такси. Смотрим, а он уже идет за нами через парадный вход. Тогда мы поднялись в бар, а он слонялся в холле, разглядывая книжные киоски.
– Мы решили, что лучше не показывать ему, – продолжала Сара, – что мы его заметили. Мы не скрываясь вышли на улицу, поймали такси и поехали в «Ноти Найти» – единственное место в Мельбурне, где можно поесть, потанцевать и посмотреть варьете.
– Мест не было, – заговорил Джик, – и, чтобы занять столик, мне пришлось сунуть десятку. Разумеется, лучшего мы и не желали. Темные уголки, да еще фокусы с разноцветным освещением. Мы заказали выпивку, сразу же оплатили заказ, а потом поднялись и вышли…
– В последний раз мы его видели, когда он еще стоял в очереди возле входа. Мы вышли через пожарный выход мимо гардероба. И по пути забрали свои сумки.
– Думаю, он не догадается, что мы умышленно удирали от него, – заявил Джик. – Там сегодня Бог знает что творится!
– Чудесно.
С помощью Джика я переоделся, превратившись в завсегдатая скачек. Джик подвез нас к «Хилтону», поставил машину на стоянке отеля, и мы вошли в вестибюль так, словно никуда и не уезжали.
На нас никто не обратил внимания. Накануне скачек здесь царило всеобщее возбуждение. Люди в вечерней одежде стекались сюда из танцевального зала и останавливались небольшими группами, чтобы поболтать, прежде чем разойтись по номерам. Сюда заходили выпить по последней. И все обсуждали шансы завтрашних заездов.
Джик взял ключи.
– Никаких новостей, – сказал он. – Сдается, о нас здесь и не вспоминали.
– Тодд, – обратилась ко мне Сара, – мы заказали еду в номер. Ты присоединишься?
Я согласился. Мы поднялись на лифте и прошли ко мне в номер. Все здорово устали и поужинали молча.
– Доброй ночи, – наконец сказал я, поднимаясь, чтобы уйти. – Благодарю за все!
– Завтра поблагодаришь, – ответила Сара. Ночь слава Богу прошла спокойно.
Утром мне удалось одной рукой кое-как побриться и умыться. Джик, не обращая внимания на мои протесты, поднялся в номер. Я открыл ему дверь в одних трусах.
– Боже милостивый! Есть ли на тебе хотя бы одно живое место?
– Тогда мне следовало бы приземлиться на физиономию. Помоги поправить повязки.
– Я боюсь до них дотронуться!
– Оставь, Джик. Раскрути фиксирующие бандажи. У меня под ними все свербит, и я уже забыл, как выглядит моя левая рука.
Ворча, он разбинтовал великолепное творение врачей больницы в Алис-Спрингсе. Наружная повязка, как оказалось, состояла из больших кусков полотна, скрепленных скобками. Они поддерживали левый локоть и фиксировали руку на груди. Под верхним слоем находилась целая система бинтов и какое-то сооружение из лейкопластыря – очевидно, стягивающие сломанные ребра. А под лопаткой – широкий бандаж.
На мне были еще три подобные повязки: две на левом бедре, а третья – пониже колена. Они были заклеены лейкопластырем, и мы не стали их трогать.
– То, что не видит пациент, не пугает его, – изрек Джик назидательно. – Еще что-нибудь?
– Отвяжи руку.
– Ты не выдержишь!
– Попробуй.
Он засмеялся, развязал несколько узлов и снял скобки. Я понемногу распрямил руку. Ничего особенного не случилось. Сначала боль взметнулась куда-то высоко, а потом неприятное ощущение стало слабеть и боль уменьшилась.
– Может не слишком хорошо кончиться, – высказал он свое предположение.
– Мои мускулы протестуют против постоянного пребывания в одном положении.
– Ладно. А теперь что?
Из бинтов и лоскутов мы сконструировали более простую повязку, которая поддерживала локоть, но уже не была так похожа на смирительную рубашку. При необходимости я мог пользоваться кистью и даже всей рукой. После нашей операции на столе осталась целая куча бинтов и скобок.
– Отличная работа! – заявил я.
Мы встретились в холле в половине одиннадцатого. Вокруг шумная атмосфера ожидания, говорливые группки, проводившие время в поднимании бесконечных тостов за победу своих любимцев. Возле входа в коктейль-бар администрация отеля устроила настоящий водопой из шампанского.
– Дармовая выпивка, – уважительно сказал Джик, взял стакан и подставил его под струю пенистой жидкости. – И неплохая к тому же, – добавил он, отведав напиток. – За искусство! – поднял он стакан. – Упокой, Господи, душу его!
– Жизнь коротка. Искусство вечно! – с пафосом заявил я.
– Мне не нравится твоя философия, – с беспокойством поглядела на меня Сара.
– Таково было любимое выражение Альфреда Маннинга. И не волнуйся, милая, он прожил восемьдесят с хвостиком!