– А теперь давай другую. Ты сможешь пару минут поддержать ее левой рукой?
Я молча кивнул. Джик проделал такую же операцию с другой ручкой. Прошло несколько прохожих, не обративших на нас никакого внимания. В принципе, здесь нельзя было ставить машину, но никто не потребовал, чтобы мы уехали.
Мы прошли по тротуару к галерее. Ее фасад не представлял собой ровной линии. С правого края она нарушалась нишей для двери. Между витриной и стеклянной входной дверью было окно. К его стеклу мы и прикрепили ручку.
Естественно, это делал Джик. Через минуту он подергал ручки, но уже не смог их оторвать. Мы вернулись к машине.
Еще трое прохожих прошли мимо, поворачивая головы, чтобы послушать приемник, все еще стоявший на крыше. Они улыбнулись, разделяя общенациональное увлечение. С приближением решающего момента улица все больше и больше пустела.
– «…Виноградник выступает от мистера Хадсона из Аделаиды. У него есть шансы финишировать первым. В Корнфилдском кубке он пришел четвертым, а в Рендвике вторым, обогнав Головоломку, которая перед тем одержала победу над Полднем».
– Перестань слушать проклятый репортаж! – резко проговорил Джик.
– Прости.
– Готов?
– Да.
Мы снова подошли ко входу в галерею. Даже не оглянувшись на возможных свидетелей, Джик достал алмазный резец, которым пользуются окантовщики картин, и, нажимая изо всех сил, провел инструментом по краю стекла в раме. Я заслонял его от любопытных глаз.
– Держи правую ручку, – приказал он, переходя налево.
Я обогнул его и взялся за ручку. Если по улице кто-нибудь и проходил, то на нас не обращали никакого внимания.
– Когда стекло поддастся, – предостерег Джик, – ради Бога, не выпусти его из рук.
– Ладно.
– Подопри стекло коленом. Осторожнее, осторожнее!
Я сделал, как велел Джик. Он завершил четвертый длинный разрез.
– Нажми легонько!
Я нажал. Колено Джика тоже было плотно прижато к стеклу. Левой рукой он ухватил хромированную ручку, а правой начал простукивать тяжелое стекло по периметру.
В свое время Джик много этим занимался, хотя, возможно, и не при таких обстоятельствах. Большой прямоугольник равномерно подался под нашим давлением и отделился без малейшего осколка. Весь вес пришелся на ручку, которую я держал правой рукой. Джик поддерживал свою сторону руками, коленями и проклятиями.
– Черт возьми, только не выпусти!
– Порядок.
Вибрация, возникшая, когда мы вынимали стекло, прекратилась, и Джик перехватил у меня правую ручку. Ловко повернув стеклянный прямоугольник так, что тот открылся, словно дверь, Джик шагнул внутрь и, ухватив стеклянное полотно за обе ручки, вынул его из рамы и прислонил к стене.
Потом он вылез опять наружу, и мы пошли к машине. Оттуда уже невозможно было заметить, что галерея закрыта теперь не так надежно. Да и некому было особо приглядываться!
– «…большинство жокеев уже в седлах, и лошади сейчас займут стартовые места…»
Я взял приемник. Джик положил стеклорез, взял ножовку, молоток и зубило, закрыл багажник, и мы вошли в помещение через импровизированный вход. Преступник часто выдает себя, потому что старается спрятаться. Если вести себя так, будто то, что ты делаешь, обычнейшая вещь, то для возникновения подозрений требуется гораздо больше времени.
Конечно, лучше всего было бы сразу после вторжения открыть входную Дверь, но она была заперта на два надежных замка, а у нас не было ключей.
– Лестница с той стороны, – сказал я.
– Веди.
Мы прошли по ковру к лестнице. Вот и щит с рубильником. Мы включили только освещение подвала.
«Теперь придется поволноваться, – подумал я. – Достаточно любому полицейскому пройтись по улице и поинтересоваться, почему машина стоит в недозволенном месте, и путь за решетку обеспечен нам обоим».
– «…лошади выходят на старт. Квадрат впереди, он нервничает и не слушается Тедда Пестера…»
Мы спустились по лестнице. Я свернул к конторе, а Джик прошел дальше по коридору.
– Вернись назад! – забеспокоился я. – Если стальная решетка опустится…
– Успокойся. Ты уже предупреждал… – Джик остановился за порогом самой дальней комнаты и какое-то время внимательно рассматривал картины, а потом быстро вернулся ко мне: – Все в порядке. Маннинги там, все три штуки. И еще одна вещь, которая сразит тебя наповал. Сбегай посмотри, пока я открою вот эту дверь!
– «…идет кентером, готовятся к старту, напряжение на трибунах возрастает…»
Я воспользовался его советом и заглянул в комнату, стараясь держаться подальше от всяких электрических устройств. Действительно, все три картины Маннинга не покинули своих мест. Но дальше в том же ряду висело полотно, которое, по словам Джика, должно было меня сразить. Гнедой конь с поднятой головой прислушивается к чему-то на фоне величественной усадьбы. Картина Рауля Милле, которую мы видели в Алис-Спрингсе.