Мы снова потащились на холм над бухтой, где на узкой тихой улочке находился дом Нормана Апдайка. Сам город, казалось, тянулся нескончаемо вдоль береговой линии, но участки и дома на них выглядели крохотными. Однако внутри дома мы поняли, что такое впечатление создается оттого, что смотришь издалека.
Общительный Норман Апдайк оказался полной противоположностью своей неприветливой жене. Круглая голова с блестящей лысиной венчала округлое, приземистое тело.
Мы с Джиком отрекомендовались художниками-профессионалами, сказали, что были бы очень признательны, если бы могли полюбоваться прославленной картиной, которую он только что купил.
– Вас направили из галереи? – полюбопытствовал он, польщенный косвенным комплиментом его вкусу и достатку.
– В определенном смысле, – ответил я, а Джик очень серьезно добавил:
– Мой уважаемый друг известен в Англии своими картинами, на которых изображены лошади. Они выставлены в ряде престижных галерей и даже в Королевской академии.
Я было испугался, не переборщил ли он, однако на Нормана Апдайка его слова произвели впечатление, и он впустил нас в дом.
– Проходите, пожалуйста! Картина в спальне.
Он провел нас в большую, заставленную мебелью комнату с темным ковром, ворс которого доходил до щиколоток, с громоздкими темными буфетами и с великолепным видом на залив, поблескивающий под солнцем.
Жена его окопалась возле телевизора, поглощенная дебильным британским комедийным спектаклем. Она кисло взглянула на нас и не поздоровалась.
– Сюда, – сказал Апдайк, не без труда обходя шеренгу массивных кресел. – Ну, какого вы о ней мнения? – И он с гордостью показал на полотно, висевшее на стене.
Небольшая картина, тринадцать на восемнадцать дюймов. Черный конь с удлиненной шеей и подстриженным хвостом на фоне голубого неба. На переднем плане пожухлая трава. Все полотно покрыто старым лаком.
– Херринг, – благоговейно прошептал я. Норман Апдайк расцвел еще больше:
– Вижу, что вы знаете свое ремесло. А вещь кое-что стоит, а?
– Немало, – согласился я.
– Полагаю, что я выгодно купил ее. В галерее мне сказали, что я всегда буду иметь прибыль, если захочу продать ее.
– Можно мне познакомиться с техникой мазка? – вежливо спросил я.
– Пожалуйста.
Я осмотрел картину вблизи. Хорошая работа. Она вправду была похожа на Херринга, который умер в 1865 году. И еще чем-то неуловимым она напоминала педантичность Ренбо. Чтобы обрести окончательную уверенность, нужно было прибегнуть к микроскопу и химическому анализу.
Отступив назад, я окинул взглядом комнату. Особо ценных вещей в ней не было. Несколько картин на стенах – явные копии.
– Чудесно, – заявил я с восхищением, поворачиваясь снова к Херрингу. – Неповторимый стиль. Настоящий мастер! – Апдайк прямо сиял. – Вам нужно остерегаться грабителей, – посоветовал я.
– Слышишь, милая, – засмеялся он, обращаясь к жене, – что говорит молодой человек? Нам нужно остерегаться грабителей.
Она на секунду оторвалась от экрана и посмотрела на меня отсутствующим взглядом.
Апдайк потрепел Сару по плечу:
– Объясните вашему другу, что грабители нам не страшны.
– Почему? – спросил я.
– У нас дом на сигнализации.
Джик и Сара точно так же, как раньше я, посмотрели по сторонам и не обнаружили ничего такого, что стоило бы украсть. Апдайк следил за их взглядами – и на глазах расцветал.
– Показать этим молодым людям наши маленькие сокровища, милая?
Милая не повела и бровью. Телевизор кудахтал металлическим смехом.
– Очень интересно, – подзадорил я.
Он хитро усмехнулся, как человек, который хочет показать вещь, действительно заслуживающую внимания. Сделав два-три шага, он остановился возле одного из темных буфетов, как бы вмурованного в стену. Широким жестом он распахнул двустворчатые двери. Внутри было шесть глубоких полочек, и на каждой из них по нескольку мастерски выполненных изделий из жадеита – кремово-белые и бледно-зеленые, полированные, причудливые, дорогие. Каждое изделие на массивной подставке. Освещенные электрическими лампочками, они выглядели просто изумительно.
У нас вырвались возгласы восхищения. Норман Апдайк заулыбался.
– Гонконг, конечно, – пояснил он. – Понимаете, я много лет работал в Гонконге. – Он передвинулся к следующему буфету, раскрыл дверцы, и там снова оказались полочки и новые изделия. Такие же красивые.
– Жаль, что я не очень разбираюсь в жадеите, – проговорил я извиняющимся тоном, – и не могу оценить коллекцию.