— Проще, Мейзи, — согласился я. — Но как я могу им сказать? Вы же видели Дональда, он просто не выдержит новых вопросов. Что же касается вас, то дело не ограничится выплатой штрафа за провоз контрабанды. Ваше имя возьмут на заметку, ваш багаж таможня будет трясти, как только вы отправитесь за границу. К чему такие осложнения и унижения?! В наши дни не стоит попадать в черный список, выбраться из него будет непросто.
— О, я и не думала, что мое положение так заботит вас. — Она попробовала захихикать, но вышло как-то фальшиво.
Через некоторое время мы остановились и поменялись местами. Мне нравилось вести ее машину. Еще бы! На протяжении последних трех лет у меня не было постоянного дохода и, соответственно, собственной машины. Двигатель приятно урчал под капотом, и автомобиль глотал мили, устремляясь на юг.
— А у вас есть деньги на билет, дорогой? И на другие расходы?
— Я остановлюсь у приятеля. Он тоже художник.
— Но доехать туда, голосуя на обочинах, вы не сможете, — с сомнением глянула она на меня.
— Попробую, — усмехнулся я.
— Ну ладно, дорогой, скажем, вы сможете, но это ничего не меняет и не стоит возражать. У меня есть кое-что благодаря Арчи, а у вас нет, и так как вы собираетесь в путь отчасти из-за моей контрабанды, то я настаиваю, чтобы вы позволили мне оплатить ваш билет.
— Нет, Мейзи.
— Да, дорогой. Будьте послушным мальчиком и сделайте, как я говорю.
«Нетрудно понять, — подумал я, — почему она была доброй сестрой милосердия. Выпей лекарство, миленький, вот так, хороший мальчик…» Мне не хотелось соглашаться на ее предложение, но от правды никуда не денешься: мне все равно пришлось бы одалживать.
— Не нарисовать ли для вас картину, Мейзи, когда я вернусь?
— Было бы очень хорошо, дорогой.
Я подъехал к дому, расположенному в районе Хитроу, где жил в мезонине.
— Как вы только выдерживаете, дорогой? — спросила она, поморщившись, когда реактивный самолет над нашими головами начал круто набирать высоту.
— В такие моменты меня утешают мысли о низкой квартплате. Достав чековую книжку, Мейзи выписала чек и подала мне. Проставленная сумма намного превышала расходы на путешествие.
— Если вы уж так настаиваете, дорогой, — ответила она на мои протесты, — то можете вернуть мне остаток. — Взгляд ее голубых глаз стал очень серьезным. — Только будьте осмотрительны, дорогой.
— Конечно же, Мейзи.
— Право же, дорогой, вы можете по-настоящему растревожить мерзких типов…
Через пять дней в полдень я приземлился в аэропорту Мескотт. Когда мы заходили над Сиднеем на посадку, далеко внизу были видны торговый порт и здание Оперы.
Джик встретил меня у выхода из таможни. Он улыбался и размахивал бутылкой.
— Тодд, старый чурбан! — воскликнул он. — Кто бы мог подумать? — Голос его легко перекрывал шум, царивший вокруг. — Приехал рисовать красные земли Австралии?
Он в упоении хлопал меня по спине своей мозолистой рукой, совершенно забыв, насколько она тяжела. Джик Кассаветз, старый друг, полная противоположность мне по всем статьям.
У него борода, а у меня ее нет. Жизнерадостный, шумный, экстравагантный, никогда не знаешь, что он выкинет в следующую минуту, — я даже завидовал его характеру. Голубые глаза и волосы пшеничного цвета, мускулы железные. Острый язык и искреннее неприятие всего, что я рисовал.
Мы встретились в художественном колледже, а сблизили нас общие побеги с лекций на ипподром. Джик старательно посещал скачки, но только для того, чтобы играть на тотализаторе, а не любоваться лошадьми, и уж, конечно, не для того, чтобы рисовать их. Анималисты, рисующие животных, для него были художниками второго сорта, ни один серьезный художник, считал он, не может всю жизнь рисовать одних лошадей.
Картины Джика, выполненные преимущественно в абстрактной манере, были мрачной, оборотной стороной его озорного нрава: порождения депрессии, полные отчаяния и безнадежности перед лицом ненависти и грязи, разрушающих волшебный мир.
Жизнь с Джиком была похожа на спуск на санках с горы: небезопасно, но захватывающе. Два последних года в колледже у нас была общая квартира-мастерская, и мы по очереди выставляли оттуда друг друга, когда встречались с девчонками. Если бы не талант, его бы выгнали из колледжа, потому что летом он прогуливал целые недели из-за своего другого увлечения — плавания на яхте.
В более поздние годы я несколько раз выходил с ним в открытое море, и думаю, что в некоторых случаях он подвергал себя и меня большей опасности, чем надо, но это являлось великолепной разрядкой после работы. Он был настоящим моряком — умелым, сильным и проворным. Мне было очень жаль, когда Джик как-то сказал, что отправляется в одиночное кругосветное путешествие. В последний вечер его пребывания на берегу мы устроили шумное прощание, а на следующий день, когда Джика уже не было, я уведомил хозяина дома, что намерен переехать.
Он встретил меня на машине, и, как выяснилось, на своей собственной. Синий спортивный автомобиль британской модели. И внутри и снаружи все свидетельствовало о его старомодной претенциозности, выдержанной в мрачных тонах.
— И много таких здесь? — спросил я удивленно, укладывая чемодан и сумку на заднее сиденье. — С тех пор как его произвели на свет, прошло немало лег.
Он криво усмехнулся:
— Мало. Они теперь непопулярны, потому что пьют бензин, как воду… — Двигатель ожил, соглашаясь с ним, сразу заработали «дворники» из-за начавшегося ливня. — Ну, добро пожаловать в солнечную Австралию. Все время дождь да дождь. Именно поэтому в Манчестере сияет солнце…