Вроде ничего особенного и не сказал, ничего не произошло, а настроение у маститых «метров» поправилось. Как надо, слушают сообщение о том, что Ленин очень одобряет доклады о развитии Волжского и Северного районов.
— Ваш и ваш, — говорит Кржижановский коллегам. Приятно похвалить, ох как любит он похвалить, одобрить, ободрить человека. — Желательно доклады по всем районам представить в том же виде, с указанием конкретных мер по выполнению намеченного плана электрификации в ближайшие годы, с приведением таблицы, иллюстрирующей в цифрах, хотя бы и предположительно, постепенное развитие по годам электрических станций... Указать центры, на которые необходимо обратить особое внимание... С выпуском в свет указанных докладов, с приведением обобщающего доклада и сводной карты будем считать работы ГОЭЛРО в первой стадии — по заданию ВЦИК — законченными...
Вопреки обвинениям противников, Глеб Максимилианович, гонясь за журавлем, не забывал и о синице: медленно, но упрямо набирали темп работы, задуманные в разделе «А» плана. Худо ли, хорошо ли — на дровах, на мазуте, на остатках смазочных масел — действовала Московская станция.
На «Электропередаче» работали все три агрегата — пятнадцать тысяч киловатт.
Прибавим силу переоборудованных на торф и дрова станций Глуховской мануфактуры в Богородске, Франкорусского общества в Павлово-Посаде и Орехово-Зуевской.
Вспомним о невиданных доселе запасах торфа, добытого гидравлическим способом... Словом, Москва встречала зиму с солидной электрической поддержкой.
Под Питером, на станции Уткина Заводь, устанавливали котлы и турбины.
Строились гиганты Каширы, Шатуры, Волхова.
Одна за другой вспыхивали чудо-лампочки на потонувших во тьме просторах России — в селе Ярополец, в деревнях Лотошино, Шаховская, Монасеино, Бурцево, наконец, Кашино.
Мозглым вечером, когда ледяная крупа постукивала в оконное стекло, а в печурке уютно потрескивали настоящие поленья, с парадного хода позвонили.
Глеб Максимилианович, словно предчувствуя что-то важное, оторвался от письменного стола, распахнул дверь — на пороге Ленин. В запорошенной шапке, в шубе, раскрасневшийся, свежий, помолодевший.
Невольно припомнилось, как катались с ним на коньках и как однажды в сибирской ссылке Глеб Максимилианович привел определение здорового человека, данное знаменитым врачом: здоровье — прежде всего четкость и крепость чувств, здоровому неведомы вялость, половинчатость, если он любит — так любит, коли ненавидит — так ненавидит, его вовремя потянет ко сну и вовремя в нем взыграет аппетит.
Это определение очень понравилось молодому Владимиру Ульянову. А Глеб, взглянув тогда на его лицо, услыхав его смех, подумал: «Вот ты как раз и есть прямое подтверждение справедливости такого определения».
Сколько воды утекло с тех пор! Сколько пережито, перечувствовано, передумано! Недавно Глеб Максимилианович спросил:
— Какое самое страшное событие, Владимир Ильич?
— Выступление перед враждебной аудиторией.
Вся сознательная жизнь их обоих — в борьбе и баталиях. Еще одно свидетельство тому — пули, ударившие в Ильича. И уж кто-кто, а Глеб Максимилианович знает, как Ленин устал, чего ему стоят все эти поездки, походы, встречи, с каким трудом он встает каждое утро, чтобы работать, работать, работать.
Этой осенью, когда решалась судьба нашего контрнаступления на Варшаву, Глеб Максимилианович не раз видел Ленина до крайности взволнованным, напряженным и высказывал свои опасения:
— Не слишком ли далеко ушло правое крыло нашей армии? Как бы...
— «Как бы»! «Лишь бы»! — перебивал Владимир Ильич со свойственной ему нетерпимостью к любому проявлению прекраснодушия: — Вы можете назвать войну, которая велась без риска? История знает такие примеры? — И уже мягче, добрее пояснял: — Слишком заманчива ставка: одним ударом выиграть войну, покончить с Западным фронтом. Как нам это нужно! Как необходимо!
В последние недели он почти не спал, буквально сжигал свой мозг работой: непрерывные заседания и выступления, статьи, доклады, чтение новых и новых книг, отчетов, записок... Часами ходил с ним Глеб Максимилианович перед сном, но и после прогулки он не мог уснуть. А когда Кржижановский предупредил: «Погубите себя», — Ленин вздохнул: