— Что-о?! — повторил он сквозь смех. — Какие у вас еще есть способности?
— Да что же... Я в общем-то... — Кржижановский сконфуженно оправдывался. — Я ведь, собственно, не администратор.
— Не беда. Вы должны быть «душой» дела и руководителем идейным (в особенности отшибать, отгонять нетактичных коммунистов, способных разогнать спецов)... Ваша задача выловить, выделить, приставить к работе способных организаторов, администраторов... — дать Центральному Комитету РКП возможность, данные, материал для оценки их. Вы понимаете, что это значит?
— Куда уж! Ой! — притворно покряхтывая, кивал Глеб Максимилианович. — Все та же ниточка: революция — интеллигенция — все так же тянется через меня, грешного.
— Итак, — Ленин провел по лбу ладонью, стараясь сосредоточиться, сдвинул брови, — в нашей комиссии уже есть душа, есть административное тело... — но не сдержался: — Заведете специального помощника, который бы охранял «душу» в лице вашей особы от всяких случайных «тел».
— Владимир Ильич...
— Не буду, не буду больше. Пойдем далее.
— Профессора Круга привлечь, — предложил Кржижановский.
— Та-ак, — Ленин одобрительно склонил голову.
— Рамзина.
— Первоклассный ученый, но, боюсь, академичен.
— Ничего, Владимир Ильич! Будет на месте.
— Не забудьте Александрова.
— Разве можно его забыть? Да! Вот еще: нужен ученый секретарь. Я думаю, что лучше Евгения Яковлевича Шульгина, пожалуй, не найдешь. Вы знаете, что это за человек?..
Каждого сотрудника Глеб Максимилианович старался похвалить, отмечал достоинства. Добавлял все новые и новые штрихи. Об Александрове, например, сказал, что главная черта его проектов — смелость. Это пламенная натура, презирает равнодушие, страстно утверждает на земле свое... А Графтио? Человек феноменальной трудоспособности! Хорошо зарегулированная гидростанция, которая исправно несет «базисную» нагрузку, не теряя способности выдерживать и «пиковую». Знает английский, французский, немецкий, итальянский, шведский... Крушение попыток использовать энергию Иматры для Питера до сих пор личная трагедия инженера Графтио. До сих пор он с яростью вспоминает, как после его доклада финляндскому сейму о строительстве гидростанции к нему подошел представитель германского банка и сказал: «Неужели вы допускаете возможность создания таких мощностей для петербургской промышленности вне нашего контроля?..»
Глеб Максимилианович углубился в подробности, так что Ленин должен был напомнить: времени в обрез.
— Хорошо, — произнес Владимир Ильич. — Александров, Шульгин, Графтио, Шателен.
— Ну конечно, конечно. Потом Прянишников, Башков, Коган, — предложил Кржижановский, — и непременно Есин.
— Это кто такой? — Ленин насторожился.
— О! Это замечательный человек. Жаль, что титулы «бесподобный», «крупнейший» мы привыкли применять только к художникам, философам, изобретателям. Василий Захарович Есин — выдающийся рабочий. Монтер, выросший у нас на «Электропередаче». Большевик с тринадцатого года. Участник Октябрьских боев в Москве. Командир красных автомобильных частей на гражданской войне...
— Остановитесь, Глеб Максимилианович! Я надеюсь, вы не станете упрекать меня в недооценке рабочего класса, но в вашей комиссии должны быть специалисты — ученые.
— Все это так, Владимир Ильич. Но тут, с Есиным, исключительный случай... Борис Иванович Угримов, как вы знаете, теперь особоуполномоченный Совета Труда и Обороны в комиссии «Электроплуг». А Есин работает на месте профессора Угримова — начальником отдела электрификации сельского хозяйства. И хорошо работает. Иному «спецу» сто очков даст! Истинный самородок!
— Ох, Глеб Максимилианович!.. Не слишком ли? Не увлекаетесь ли?
— А по-моему, лучше перехвалить человека, чем недооценить. Слышали бы вы, как Есин отбрил одного высокообразованного пошляка, который увидал в плане ГОЭЛРО лишь возможность для молодых крестьянок завивать волосы электрическими щипцами!..
— Ну, что же, — подумав, уступил Ленин. — В виде исключения — пусть, — и черканул в конце списка:
«Есин (НКЗ)».
Помолчали, допили чай с медом. И Глеб Максимилианович вдруг почувствовал, что не только настроение, но и самочувствие улучшилось.
Отчего бы?.. Разве не ясно? Сделали много: часу не просидели, а сделали!..
Он попросил:
— Остались бы, Владимир Ильич!.. Как же так? Столько верст туда-обратно, по такой дороге, в этакое лихо, а с нами — только час...
— Не удерживайте. Спасибо. Это мне полезно — проветрить голову. Я очень доволен. О-чень! Счастливо отдыхать вам.