«Христос терпел и нам велел», — вспоминается мудрость, любезная сердцу батюшки-наставника в законе божьем. Очень, очень похоже на «воспеть страданья»... А учитель словесности читал на уроках стихи Пушкина, Лермонтова, Рылеева да того же Некрасова, которые меньше всего зовут к терпению...
Конечно, много, много страданий у народа. Но раз он «терпеньем изумляющий», то так тому и быть: страдай на здоровье до скончания веков. Нет. Тут что-то не так. Не так! Что-то не сходится. И народ наш не такой. Ты посмотри, Оля, как мужики тянут невод, избу рубят, на покос выходят. Сколько в них сноровистой решимости, удали, трудолюбивого усердия! А Гаврила? Гаврила Кузин... Как он встал с топором на пороге, когда становой пришел забирать корову? Даже пристав почувствовал, понял, что с Гаврилой шутки плохи. Вот тебе и «терпеньем изумляющий»!..
Нет, не так это просто — понять и определить одним словом, каков твой народ: кто он и зачем он. Но здесь, на великой его реке, особенно ясно и радостно чувствуется, что народ этот — не зауряд, что впереди у него что-то еще небывалое, значительное.
Трудно это выразить, но когда говоришь, а еще лучше, работаешь где-нибудь с «человеком из народа», тебе невольно передается его спокойная уверенность, его надежда на доброе будущее, не гаснущая несмотря ни на какие превратности судьбы и тяготы бытия меж крутых берегов российской действительности. Какая бездна в нем непочатой энергии и свежего чувства! Как он молод, даже если ему за шестьдесят. И еще: прошлое, вся история приучили к таким невзгодам, к такой невзыскательности, что все нипочем — все одолеет.
Так примерно чувствует, так понимает Глеб Кржижановский уже в пятнадцать лет. По-прежнему его волнует все окружающее: повадки жука-плавунца и вычисление расстояний до планет солнечной системы, химический состав булыжника и механика сооружения стальных мостов. Он учится жадно, неизменно одобряемый учителями, поощряемый господином инспектором и даже директором. Рассказы о необыкновенной любознательности и одаренности юноши ходят по городу, достигают самого господина Свербеева — самарского губернатора, покровителя наук, искусств и ремесел.
Глеба приглашают на торжественный обед. Придя раньше всех и ожидая за колонной, он видит, как в зале один за другим появляются те, кого до сих пор он видел только проносившимися мимо него в роскошных колясках.
Полицмейстер.
Предводитель дворянства.
Начальник первой и пока единственной железной дороги через Волгу, связывающей Россию с Уралом и Сибирью.
Вот об руку с красивой молодой дамой в бальном платье важно шествуют «Самарские паровые мельницы».
Вот «Лесопильные и кирпичные заводы».
А вот, облачившись в безукоризненный английский фрак, само «Жигулевское пиво»!
Наконец, все за столом: «Хлебная торговля», «Пароходная компания», «Чугунолитейное дело» и «Скотопромышленное общество», акцизный и откупщик.
— Господа! — поднимается губернатор после первых, вступительных тостов за благоденствие, процветание и первого, начального утоления. — Позвольте представить вам гордость нашего реального имени императора Александра Благословенного училища, — и выводит Глеба па середину.
Глеб одергивает китель — робеет перед собранием тузов, заботится больше всего, как бы вдруг они не узнали о его «незаконном» рождении.
Но:
— Смелей, — подбадривает губернатор, ласково тронув за плечо.
Одолев робость, Глеб становится в позу, картинно откидывает руку.
Собрание, должно быть, уже привыкшее к чудачествам просвещенного генерала, смотрит на очередного его «протеже» с благосклонным любопытством, но без особого интереса.
Не своим, сдавленным голосом Глеб читает «Смерть крестьянина» из некрасовской поэмы «Мороз, Красный нос» и чувствует: не так, не то выходит, он сам по себе, а слушатели сами по себе. Умолкает, вспомнив тетю Надю, и вдруг видит, ясно видит, как она кидается в огонь за Катькой.
И тогда он, Глеб, спешит следом за ней — вместе с ней, чтобы спасти людей, сделать их счастливыми: