Снова книги... Вот получен из библиотеки томик Пушкина, только что возвращенный Ульяновым.
Отвернувшись от «волчка», Глеб начинает «читать» — собирает в слова едва заметно помеченные буквы: передать то-то и то-то, узнать там-то и там-то. Конкретные требования, просьбы, советы. И под конец: «Держись, дорогой Друг!»
А дальше — что такое? — сплошные точки под строками:
Да, прав, тысячу раз прав поэт. Посев, сделанный «Союзом борьбы» на питерской ниве, уже дает густые всходы...
В декабре девяносто пятого Иван Васильевич Бабушкин, избежавший участи товарищей, пишет и пускает по заводам листовку «Что такое социалист и государственный преступник» — по поводу ареста руководителей «Союза борьбы». Опровергая и высмеивая обвинения официальной пропаганды, Бабушкин доказывает, кто истинные враги, кто друзья рабочего класса, и подписывается весьма символически, особенно для тех времен: «Ваш товарищ рабочий».
Через месяц и он был арестован, но дело не заглохло. Ведь пока еще не арестованы Михаил Сильвин, Надежда Крупская, Фридрих Ленгник, Зинаида Невзорова и некоторые другие...
В мае девяносто шестого всю Россию охватила праздничная горячка по случаю торжественной коронации Николая Второго, затем потрясла трагедия московской Ходынки и забастовка питерских текстильщиков. Три дня фабрики и заводы были закрыты — по случаю «священной» коронации. Когда же рабочие потребовали оплатить им прогульные дни, хозяева возмутились:
— Что за наглость? Не хотят участвовать в нашем общенациональном празднестве! Да это же... подрыв самых основ.
Тут-то и проявил себя «Союз борьбы», поредевший, немногочисленный, но сильный марксовой правдой, направляемый рукой Старика. Под воздействием этих «революционных дрожжей» рабочие решили не отступать от своих требований.
Сперва забастовали на Российской бумагопрядильной мануфактуре, потом и на других фабриках.
Молодые марксисты стремились «войти в самую гущу взбудораженной массы», стать к ней как можно ближе, жить одной с ней жизнью. Особенно старался Ленгник. Зина помнит, как Фридрих надевал рабочую рубаху, для пущей убедительности мазал лицо сажей и спешил на очередной митинг.
К середине июля он был одним из немногих уцелевших на свободе руководителей «Союза борьбы». Рвался на части, но, как всегда, встречал товарищей подтянутый и строгий, этот молодой человек с красиво расчесанными усами и густой бородой. Он поспевал всюду и за всех.
Вместе с Михаилом Сильвиным они даже собрали в лесу неподалеку от станции Парголово нечто вроде съезда рабочих вожаков Питера. Обсудили ход стачки, обдумали, как действовать дальше, а потом Ленгник рассказал о Международном товариществе рабочих — Интернационале и предложил дать мандат на Международный социалистический конгресс в Лондоне от питерского пролетариата плехановской группе «Освобождение труда».
Летом девяносто шестого года — первый раз в истории России — бастовали тридцать тысяч столичных текстильщиков. Их поддержали металлисты. Стачки перекинулись в Москву и другие промышленные города, произвели впечатление в рабочей Европе.
Потом Зина рассказывала обо всем этом Глебу так:
— Все силы явной и тайной полиции были поставлены на ноги. Мы работали, как в лихорадке. Листки выпускались за листками и жадно, как никогда, разбирались рабочими. Каждый из нас дрался не только за себя, но и за тебя — за арестованного товарища... Каждый, мне кажется, оправдывал или, во всяком случае, старался оправдать крылатые слова Старика: «Мы идем тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки. Мы окружены со всех сторон врагами, и нам приходится почти всегда идти под их огнем. Мы соединились, по свободно принятому решению, именно для того, чтобы бороться с врагами...»
Гордо и смело
И опять был декабрь, и рождество, и Новый год...
Опять индевело окно все той же одиночки в крещенские, а потом в сретенские морозы.
Только февраль наконец принес приговор: на три года и в Восточную Сибирь, высылка по этапу.
«Этап»!..
В былые, не столь уж отдаленные, времена устав об этапах в сибирских губерниях учреждал на сем горестном пути шестьдесят один перегон. Сотня арестантов, скованных по рукам и ногам кандалами да еще друг с другом цепями— по три пары вместе, брела и брела: лето и зиму, весну и осень — полтора, а то и два года!