Сразу несвоевременным, неуместным представился весь тот разговор об электричестве, о большой энергетике, о ее будущем.
Бестактно!
Все равно что рассказывать в голод, как вкусен горячий блин, политый сметаной и топленым маслом.
Что же все-таки он хотел сказать, Ленин, припомнив упавшую лошадь?
Отшагав полверсты мимо домов с глухими, то законопаченными, то заткнутыми тряпьем, то зашторенными окнами, за которыми лишь кое-где с трудом угадывалась жизнь, настороженная, берегущаяся, еще теплившаяся в мерцании коптилок, Глеб Максимилианович пришел домой.
Зина встретила его на пороге, смахнула снежинки с воротника, помогла снять шубу — не потому, что он слаб, а так просто, чтобы прикоснуться к нему, от радости, что он вернулся.
За домашними хлопотами, за ужином, состоявшим из куска сырого тяжелого хлеба, двух тощих ломтиков колбасы и чая, как-то отодвинулось все, что было в Кремле.
Допив искусно заваренный, пахнувший чем-то безвозвратно ушедшим и несбыточным чай, Глеб Максимилианович с благодарностью глянул на жену:
— Где вы только добываете сей «эликсир бодрости и блаженства»? А колбаска... Наверно, именно ее имел в виду Плеханов, когда говорил о пресловутом принципе смешения «пополам» — один рябчик, одна лошадь... — И ушел в кабинет почитать, поработать на сон грядущий.
Но — чу! — рыкающий грохот вспарывает тишину заснувших Садовников.
Ближе, ближе...
Ошибиться нельзя: такое громыханье извергают только мотоциклетки «Харлей».
Сквозь верхнюю половину обледенелого стекла видно, как внизу, под окнами, самокатчик, в кожаной куртке, крагах и шлеме с очками, замедляет ход, сворачивает во двор.
Два-три выстрела-хлопка, похожих на вздохи насоса, и воцаряется тишина. Шаги по черной лестнице. Звонок.
Товарищ Кржижановский? Вам пакет.
Разорвав жесткую оберточную бумагу, он достает записку, развертывает, подносит ближе к лампочке и тут же, в кухне, читает:
«Глеб Максимилианыч!
Меня очень заинтересовало Ваше сообщение о торфе.
Не напишете ли статьи об этом в «Экономическую Жизнь» (и затем брошюркой или в журнал)?
Необходимо обсудить вопрос в печати.
Вот-де запасы торфа — миллиарды.
Его тепловая ценность.
Его местонахождение — под Москвой; Московская область.
Под Питером — поточнее.
Его легкость добывания (сравнительно с углем, сланцем и проч.).
Применение труда местных рабочих и крестьян (хотя бы по 4 часа в сутки для начала).
Вот-де база для электрификации во столько-то раз при теперешних электрических станциях.
Вот быстрейшая и вернейшая-де база восстановления промышленности; —
— организация труда по-социалистическому (земледелие + промышленность);
— выхода из топливного кризиса (освободим столько-то миллионов кубов леса на транспорт).
Дайте итоги Вашего доклада; — приложите карту торфа; — краткие расчеты суммарные. Возможность построить торфяные машины быстро и т. д. и т. д. Краткая суть экономической программы.
Необходимо тотчас двинуть вопрос в печать.
Ваш Ленин».
Глеб Максимилианович перечитал записку еще раз, от слова до слова, и вернулся к своему рабочему столу. «Гм... Пока я шел домой и пил чай, он думал за меня!.. В трех словах подробнейший план: программа действий... Поразительный человек! Заинтересовался чем-то — и тут же переходит от слов к делу с присущей ему энергичностью».
Вспомнилось, как один из противников Ильича жаловался в парижский период эмиграции: «Как можно справиться с этим человеком? Ведь мы думаем о пролетарской революции лишь по временам, а он все двадцать четыре часа, потому что, даже когда спит, он видит во сне лишь одну эту революцию».
Так вот чем обернулись, во что вылились мысли об упавшей лошади!.. «Если б она могла подняться!»
Но...
Самой ей не подняться. Надо ей помочь — надо ее поднимать.
Что такое? Стоп! Статью надо писать, а он...
Глеб Максимилианович оглянулся, но в кабинете, мягко освещенном настольной лампой, на него по-прежнему смотрели только Ленин и Лев Толстой — с портретов, висевших друг против друга.
Опять он отвлекся! Или, наоборот, слишком вдохновился работой и прозы для него уже недостаточно?..
Он улыбнулся, точно подтрунивая над собой — так, как умеют это только добрые умные люди, не боящиеся иронически взглянуть на себя со стороны. Спрятал истраченный на стихи листок в книгу Баллода «Государство будущего...», уселся поудобнее и опять взялся за перо.