Советское правительство перебирается в Москву. Создана первая организация для планирования строительства и управления им по всей стране — Комитет государственных сооружений. И Глеб Максимилианович Кржижановский работает в Комгосооре, закладывая основы будущих строительных дел.
Кто знает, может быть, душа его рвалась к ратным подвигам и шумной славе. Но отныне, держа душу за крылья, приходится браться за неказистое, на первый взгляд, весьма скромное, неброское и негромкое, но, безусловно, самое важное, самое трудное дело — экономику.
Если кому-то революция запомнится громовыми речами перед многими тысячами сочувственно внимающих людей, грохотом конных лавин, несущихся в атаку, ревом бронепоездов и миноносцев, поднимающих красные флаги, то для Глеба Максимилиановича она прежде всего останется непрерывной, не дающей ни сна, ни отдыха заботой о тепле и хлебе для миллионных городов, беспрерывными хлопотами по хозяйству, занимающему шестую часть света.
Московское общество «Электропередача» национализировано — Ленин подписывает постановление Совета Народных Комиссаров о расширении важнейшей электрической станции страны.
Для развития, регулирования и объединения строительства новых электротехнических сооружений при Комгосооре создано особое управление — Электрострой.
Чтобы лучше, быстрее решать технические и сметные проблемы нового строительства, учрежден Центральный электротехнический совет. В его работе участвуют крупнейшие русские энергетики — Александров, Винтер, Графтио, Классон, Коган, Кржижановский, Красин, Макарьев, Миткевич, Смидович, Шателен...
Организованы комитеты по электрификации: Центрально-промышленного района — в Москве, Северного — в Петрограде, Донецкого бассейна и Урала.
В холодном, голодном, простреленном Деникиным, Колчаком, Юденичем девятнадцатом году Глеб Максимилианович работает председателем Главного управления электротехнической промышленности. Одновременно он по-прежнему руководит «Электропередачей». Понятно, все это, вся эта груда текущих неотложных дел как-то заслоняет большую мечту о настоящей, широкой электрификации родной страны, отодвигает, отделяет ее в неопределенное будущее.
И вдруг...
Положительный заряд
Очень трудно, а подчас и невозможно определить словом настроение человека. Но то, что испытывал Глеб Максимилианович после телефонного разговора с Лениным, вполне вмещалось в одно слово — подъем.
Он теперь не ходил, а летал. Утром, после завтрака, разбил свою любимую чашку — с лукавыми рожицами гномов — и даже не пожалел о ней. Домашним, больше всех, конечно, Зинаиде Павловне, без конца рассказывал о «загаде» Ильича. Так хотелось еще и еще раз вспомнить о предстоявшем деле — помечтать о нем вслух!..
Под вечер он возвратился на заседание правления «Электропередачи», начавшееся без него, потому что он опять был вызван в Кремль.
Разговор за большим столом шел по кругу: «хлеб — торф, торф — хлеб», когда дверь с шумом распахнулась и в кабинет ворвался Глеб Максимилианович.
Мало сказать, что лицо его, — казалось, и носки бурок, и вязаный шарф, и расстегнутая тужурка излучают возбуждение и торжество.
И спокойный, рассудительный Василий Старков, который вел заседание, и бог энергетики Роберт Эдуардович Классон, и старый котельщик Медведев сразу почувствовали: произошло что-то чрезвычайное, прямо задевающее их всех, — насторожились в напряженном ожидании.
Глаза Глеба Максимилиановича лучатся, лукавят; он явно тянет время, интригует.
Но это ему плохо удается. Он не может сдержаться и тут же выкладывает все:
— Я вчера получил письмо от Владимира Ильича... Я только что от него. Будем разрабатывать план электрификации... Нет! Не просто строительство станций, а восстановление всей промышленности, транспорта, сельского хозяйства! Довольно!.. Хватит быть России убогой и бессильной! Не хотим ее видеть такой — и не будет больше такой России. Вот о чем мечтает Ильич. Вот размах его мечты. И это не благое пожелание, не какое-нибудь там маниловское «парение этакое» вообще. Нет, нет и тысячу раз нет! Создадим государственную комиссию. Соберем в нее лучших специалистов, крупнейших ученых — цвет, так сказать, русской интеллигенции...
— Погоди, Глеб, — вздохнул Старков, опомнившийся первым, поднялся из-за стола, подошел к товарищу, положил руку на плечо, как бы стараясь притушить пыл. — Вот тут-то и загвоздка. Ты же знаешь, каким цветом цветет сей «цвет».