Это Глеб Максимилианович уже не мог пропустить мимо ушей.
— Для вас, вероятно, не секрет, — сказал он сухо, но как можно спокойнее, — что за время пребывания в Царицыне «интеллигентные созидатели», одетые в шинели с золотыми погонами, не пустили ни один из его заводов, что, оставляя город с двухсоттысячным населением, они взорвали электрическую станцию, водопровод, железнодорожные мастерские. Готовились взорвать мост с вагонами трамвая. Взорвали нефтяные баки, бак с гудроном, из которого все содержимое — пятьдесят тысяч пудов! — вытекло на волжский лед. Крупнейшие в России царицынские заводы разорены, разрушены, станки увезены, рабочие разогнаны, постреляны...
— Откуда вы все это знаете? — Мартов повел плечами, вытянул шею, как бы освобождая ее от сдавившего воротника. — Вы это видели?
— Мне рассказывал Михаил Иванович Калинин — он только что вернулся оттуда. Посреди города на телефонных столбах болтаются веревки, на которых «интеллигентные созидатели» вешали созидателей не столь интеллигентных. Причем рационализация в этой «сфере производства» достигла такой степени, что тот, кому выпадал жребий, должен был сам подняться на столб, сделать петлю и накинуть себе на шею...
Мартов опять нервно повел плечами.
— Э, да что толковать?! — Глеб Максимилианович махнул рукой. — Разве вы не знаете, что непременная отличительная особенность города, оставленного «солью земли», — виселица на базарной площади? Только в Елисаветграде — пять тысяч трупов: кузнецы, токари, сапожники... Целые баржи на Волге и Каме нагружали «неинтеллигентными созидателями», о судьбе которых до сих пор нельзя сказать ничего определенного.
— На войне как на войне, — возразил Мартов, привстав и поправив очки. — Белый террор — ответ на красный террор.
— Конечно... — Иронизируя, усмехнулся Глеб Максимилианович. — Само собой разумеется!.. Расскажите мне еще об «ужасах чрезвычайки».
— А вы, я вижу, мне о прелестях ее хотите рассказать?
— Не собираюсь. Хочу лишь одно заметить: когда бьют вас, вы вопите: «красный террор», «ужасы чрезвычайки», а когда бьют нас — тут же: «что поделаешь, на войне как на войне».
Мартов распрямился, характерным движением привычного оратора приподнял руки, но Глеб Максимилианович не дал ему ответить:
— И еще добавлю исключительно как инженер, только цифры. За прошлый — девятнадцатый и позапрошлый — восемнадцатый годы, то есть за два года отчаяннейшей гражданской войны, Чрезвычайной комиссией арестовано всего сто двадцать восемь тысяч человек. Именно «всего» — по всей России. Из них освобождены пятьдесят четыре тысячи — почти половина, расстреляны — девять тысяч шестьсот. При подавлении белогвардейских выступлений погибло около двух тысяч восставших, а сотрудников ЧК — около трех тысяч.
— Из этого с бесспорной очевидностью следует, что ЧК — наиболее гуманная организация из всех, какие до сих пор знало человечество? Нечто вроде филантропического приюта или вегетарианской богадельни?
— Из этого следует, что пролетариат слишком сдержан и мягок.
— Может быть, пролетариат и сдержан, но сие заведение... — Мартов обернулся к высокому серо-зеленому дому, Возле которого они стояли, грустные глаза его, все усталое, осунувшееся, изможденное лицо изобразили муку, — сие заведение и созидание несовместимы.
— Вы уверены?
— Абсолютно! Где есть ЧК, там нет и не может быть созидательного интеллекта. И вы с этим еще столкнетесь. Вы убедитесь в том, как только вам понадобится не расстреливать, а строить...
Две, казалось бы, случайные встречи.
Случайные!?
Ну, нет! Закономерные, характерные. Что он там наговорил, Глеб Максимилианович, этим двум господам?..
Правильно, все правильно наговорил: слишком гуманна, слишком добра, подчас даже преступно великодушна революция наша. Освободили Пуришкевича, который своей прямотой и откровенностью подкупил сотрудников ЧК — дал честное слово рыцаря, что навсегда слагает оружие. И сколько же еще голов вогнал в петлю тот «благородный рыцарь»!..
А сами вы, господа «витии»! Брызжете слюной, ногами и руками отмахиваетесь от власти Советов. А власть Советов вам — и селедочку, чтобы с голоду не подыхали, и шишечки, будьте любезны, чтобы — плохо ли, хорошо ли — обогрелись, не закоченели.
«...Нет и не может быть созидательного интеллекта...» — говорите?
А изыскания на знаменитых Днепровских порогах, которые мы ведем, несмотря на то что район работ непрерывно подвергается набегам петлюровцев, махновцев, белогвардейцев?..