««Банная неделя» продолжается. Товарищи и граждане! Спешите скорее перед пасхой еще использовать предоставленное вам М. Ч. С. К. право бесплатно постричься, побриться и помыться, получив к тому же бесплатно кусок мыла».
Ленин отвлек его от призыва Московской чрезвычайной санитарной комиссии:
— Ну так что же? — Нетерпеливо поторопил: — Что дальше стало с той «ценностью, не меньшей, чем криворожская руда»?
— О-о! — Пуская как можно осторожнее и в сторону струю дыма, Кржижановский продолжал: — Едва только сделалась очевидной эта ценность — а вернее, бесценность! — тут же началась обычная «золотая лихорадка»: хороший проект сменялся превосходным. Частные предприниматели соперничали с деятелями из Министерства путей сообщения, зарубежные концессионеры — с отечественными. Но все усилия разбивались в конечном счете о то, что помещики — владельцы приднепровских земель — заламывали такие цены за участки, которые предполагалось затопить, что становилось сомнительным все предприятие.
— Милая их сердцу частная собственность сама себя секла.
— Да, иллюзии изживаются, а факты остаются. Только в семнадцатом году наконец началось что-то похожее на дело: инженер Николаи приступил к рабочим изысканиям для строительства на порогах двух плотин. Но вскоре пришли немцы, и контору Николаи в Киеве стали осаждать «инженеры» в серо-зеленых мундирах. Предлагали ему создать компанию для «эксплуатацион Днэпр». Потом махновцы... Понятно, Владимир Ильич, не обошлось и без курьезов, порой трагических. Однажды бандиты приняли аппаратуру и треноги изыскателей за сигнальные устройства шпионов!.. Н-да-а... В девятнадцатом, едва Украина очистилась, мы отпустили Николаи полмиллиона для продолжения работ. Но на этот раз вмешался Деникин — белые увезли инженеров, хотели переправить их за границу. Однако большинство строителей отказались покинуть родину, спрятали чертежи, спасли документы...
— Позвольте, — прервал Ленин. — Сначала вы говорили о трех плотинах, теперь почему-то две?
— Вот, вот! В том-то вся суть. Частной собственности нет, можно размахнуться. Александров предлагает вместо нескольких построить одну гигантскую плотину. Поднять воды Днепра на тридцать семь метров, затопить разом все пороги, получить мощность не меньше двухсот тысяч киловатт!
— Двести тысяч!.. — мечтательно повторил Ленин. — Пять Шатурок!.. Хорошо бы сейчас постоять там, у порогов, подышать речной прохладой, как бывало на Волге!..
Глеб Максимилианович вспомнил, как когда-то в Сибири, на льду Енисея, они думали о великих реках, о будущем преображении родной земли. И вот они — оба! — в конкретной, вполне реальной комнате с высокими сводами вполне конкретно и определенно говорят о судьбе великой реки — точно так же, как в свое время говорили о победе над меньшевиками, о том, быть или не быть Российской социал-демократической партии революционной.
Тут же представился Ильич, скалывающий у подъезда грязную наледь. Да-а... Неповторимый это человек. Невозможно выделить какую-то одну его черту и сказать: вот он, весь. То же самое и применительно к его внешности — такой, казалось бы, простой, состоящей из обычных черт и черточек. А все вместе — на поди! — именно эти «простые» черты и черточки создают то своеобразное, особенное единство, которое превращает Ульянова в Ленина, наделяет его такой привлекательностью и силой. Может быть, именно поэтому художникам пока не удаются его портреты?
— Как велик человек в мыслях и делах своих! — задумчиво произнес Ленин и, словно не выдержав душевной нагрузки, поднялся, подошел к большой карте на стене, отыскал среди полей, изрешеченных проколами от булавок с флажками, скромный кружок с ничего не говорящим названием.
Глеб Максимилианович почувствовал, вернее, он теперь знал, что Ленин видит, как туда, на берега Днепра, стекаются потомки екатерининских солдат, упрямо долбивших подводный гранит порогов, как преемники полковника Фалеева, академика Зуева, инженера Деволанта «привязывают к местности» — воплощают в котлованы и шпунтовые перемычки дерзкие мечты Ивана Александрова, как на пути великой реки встает рукотворная плотина... Затопляет все кругом светом, богатством. Превращает иссохшие степи Таврии в тучные нивы, камни Кривого Рога и Никополя — в тракторы и станки, глину — в крылатый алюминий, а сам захолустный Александровск, недоступный и речным судам, идущим снизу, — в морской порт, процветающий «соцгород» Запорожье. И то место, где задержался сейчас палец Ильича, становится для планеты «Дпепростроем» — «Днепрогэсом», символом созидающей Революции.