«Но других людей у нас нет, строить — с этими. Конники Буденного, бойцы Тухачевского, Егорова, Фрунзе из таких же мужиков, а бьют академических генералов, ясновельможных панов, получивших образование в Сорбоннах и Оксфордах. Нет — избавь меня бог! — я не восхваляю невежество или косность. Я знаю: мужики-красноармейцы побеждают потому, что сознание высокой цели делает их сильными, умными, окрыленными, потому, что другие мужики, несмотря ни на какие лишения, пустили производство на важнейших заводах — превратили Брянск, Тулу, Сормово, Петроград, Москву в арсеналы Революции. И Ленин верит: простые русские мужики не так уж просты. Как панов и генералов, одолеют они разруху, нищету, отсталость. И я верю. А Классон?.. Конечно, Роберт Эдуардович — золотой человек, человек-коренник: вошел в упряжку и повез, какие бы пристяжные ни были. Но при всем желании о нем не скажешь, что он демократ».
Возле соседнего карьера стояла машина, похожая на пушку. Только палила она водой в торф, который размывался, стекал жидкой кашицей в карьер. Толстый, гудевший хобот, подвешенный на подъемном кране, хлебал эту трясину и гнал ее по трубам в пруд неподалеку. Оттуда насос перекачивал торфяную жижу на поля сушки.
— За три минуты мы перешли из прошлого в будущее, — обернулся Классон.
В последние годы он «болел» усовершенствованием добычи торфа с помощью водяной струи. Для первого опыта в карьер привезли паровую пожарную машину. Под напором ее струи торф лишь слегка окрасил воду.
— Ну и кофей вы заварили! — смущенно улыбались инженеры: — Жидковат, не на чем погадать.
Вскоре место пожарной машины занял мощный насос — и торф потек, как надо, «гидромассой». Струя вышибала его из переплетения древесных корней и перемешивала. На пути торфа поставили «сита», но громадные решетки в течение нескольких минут забивались пнями, щепками, мусором — очистить торфяную массу и поднять насосом на поле было немыслимо.
Всякий другой опустил бы руки, но Классон... Классон изобрел торфосос — машину, которая висела на крюке крана, втягивала массу, измельчала ее, перерезала волокна и... не засорялась. На создание ее ушло ни много ни мало — три года.
Однако Глеб Максимилианович хорошо знал и то, что в прошлом году новым способом добыли больше, чем когда бы то ни было, но почти весь разлитый торф, так и не высохнув, ушел под снег, попал в топки лишь весной.
«Хороши бы мы были зимой с нашей «Электропередачей», если бы понадеялись только на гидравлический способ!..» — Глеб Максимилианович с нескрываемой досадой смотрел на Классона. Давно же все ясно, все смотрено-пересмотрено сотню раз: рано пока всерьез говорить о новом методе. И вообще... вода и топливо — совместятся ли они, примирятся ли когда-нибудь? Недаром и председатель
Главторфа Иван Иванович Радченко и Александр Васильевич Винтер — начальник строительства Шатурской станции, светлые головы, и в чем, в чем, а в консерватизме и склонности к рутине их не заподозришь, — оба не признают за гидроторфом будущего.
Классон, должно быть, догадался, о чем думал спутник, торопливо, но не теряя достоинства, объяснил:
— Наконец удалось добиться истирания одновременно со всасыванием массы.
— А торфяные кирпичи по-прежнему никудышные.
— Нет, теперь они будут отличные при любой погоде.
— У вас они уже есть?
— Пока еще нет, но... Сохнут.
— Вот когда высохнут...
— Они будут плотные и прочные. Я ручаюсь! Нельзя обходить такое делю в плане развития страны на ближайшие десять—пятнадцать лет!
— Нельзя включать в этот план недостаточно продуманные, сырые идеи.
— «Сырые»?! Да вы посмотрите, какая масса идет!.. Шоколад! Какао «Эйнем»! Это ли не сюрприз! — Классон потянул его напрямик по грязи вдоль трубопровода к пруду, наполненному блестевшей жижей.
Но раздался грохот, скрежет — и механик, стоявший у щита, рванул на себя рычаг рубильника.
Кржижановский чуть было не позлорадствовал: ну, вот, мол, опять «бенефис»! — обернулся и осекся. В какое отчаяние приходил Роберт Эдуардович, когда что-то не ладилось! Кинулся к подъемному крану — помог, поправил. Но уже не осталось прежнего запала, задиристой убежденности.
Злясь на себя, на Глеба Максимилиановича, на белый свет, он всю обратную дорогу ворчал: