– Я такого за собой не замечал, – стараясь скрыть раздражение в голосе, буркнул Герман. Он знал, к чему клонил Куратор, но признать себя агрессором значило расписаться в собственной непригодности для этого мира.
Куратор улыбнулся уголком губ и, сложив ухоженные ладони на столе, вкрадчиво заглянул в глаза Герману. Взгляд мужчины был ледяным и тусклым, как и свет, лившийся из широкого окна за его спиной. Герман поежился и вновь удивился: почему он не замечал раньше, насколько холоден и неуютен их идеальный мир?
– Герман, посмотрите на себя, – проговорил Куратор. – За последние полгода вы стали носить одежду в темных тонах. В вашей речи появилось больше негативных слов.
– Нет, это не так, – попытался возразить Герман, но тут же осекся, поймав многозначительный взгляд собеседника: Куратор блистал в безупречно выглаженной нежно-голубой рубашке и светлом костюме, Герман же притащился на беседу в темно-серой застиранной футболке и черных джинсах.
– Я закрывал на это глаза и вел дальнейшее наблюдение, – оценив замешательство Германа, с самодовольной улыбкой продолжил Куратор. – В конце концов, выбор гардероба и речевые особенности граждан являются лишь косвенными критериями Селекции. Куда более серьезными оказались отклонения в ежегодной Диагностике: у вас значительно повысился уровень гормонов стресса, а при сканировании мозга я обнаружил критическую активизацию зон, отвечающих за агрессивное поведение. Я уже молчу про чудовищные результаты психологического тестирования.
Герман сглотнул горькую слюну, руки его похолодели, а в груди противно заныло: слова Куратора означали, что он являлся неприемлемым сбоем в программе Селекции.
– Герман, вы находитесь на грани срыва. Уровень вашей агрессии таков, что вы становитесь потенциально опасным для общества. Как вы понимаете, Селекция не может такого допустить. И прежде, чем мы перейдем к решению проблемы, я хочу узнать, что могло стать причиной вашего раздражения?
– Наверное, маленькая зарплата, – огрызнулся Герман.
Куратор приподнял бровь и сухо возразил:
– Ваша должность – одна из самых высокооплачиваемых в обществе.
Это было правдой, и Герман горько усмехнулся: похоже, Куратор даже не уловил сарказма в его словах. Впрочем, настоящая ирония заключалась в том, что сам Герман едва ли понимал причины тоски, раздражения и тихого гнева, омрачавших его существование в последние месяцы. Ему казалось, будто на белоснежную, без единой складки простыню его жизни кто-то капнул чернил, и с каждым днем пятно из тревоги и злости расширялось в размерах, поглощая собою все то, что раньше приносило удовольствие и радость. Безмятежное существование осталось в прошлом, и теперь каждый поступок Германа вызывал в нем волну сомнений и внутреннего протеста. В его работе, которая еще недавно служила для него образцом важного для общества дела, было что-то неправильное, что-то гнилое и низкое, и осознание этого факта отравляло Герману жизнь.
Куратор подался вперед и вкрадчиво сказал:
– Я хочу, чтобы вы поняли простую вещь, Герман. Вы – один из нас, результат многолетней Селекции. И я, будучи вашим Куратором, не могу позволить, чтобы труды сотен гениальных врачей и ученых оказались напрасными. Вам ли этого не понимать? Селекция безупречна, но иногда в ней могут случаться сбои. Любой из них поправим.
Германа раздражал этот разговор: зачем ходить вокруг да около, когда и так понятно, на что намекал Куратор?
– Мне предстоит пройти Коррекцию, – кивнул Герман.
– Я рад, что у нас возникло взаимопонимание по этому вопросу. – Куратор расплылся в притворной улыбке и откинулся на спинку стула, не сводя с Германа холодных глаз. – Коррекция поможет вам вернуться в былое состояние гармонии и умиротворения. Вы снова почувствуете радость и вкус жизни – все то, ради чего мы пришли в этот мир благодаря Селекции.
– А если я откажусь?
Куратор развел руками и состроил скорбную гримасу:
– Тогда вас ждет полное Стирание.
* * *
Коррекционный центр «Атараксия» располагался в живописной долине в ста километрах от города, вдали от его шума и суеты. Перед Германом предстали двухэтажные жилые и лечебные корпуса из светлого камня, залитые солнцем площадки для медитации, тихие аллеи и сверкающее синей гладью озеро – казалось, сама обстановка в клинике способствовала скорейшему выздоровлению.
– Вы проведете здесь месяц, – сообщил Корректор, когда Герман, разложив вещи в своем номере, встретился с ним для беседы.