Герман пробежал глазами по столбикам цифр. Риск возможного агрессивного поведения субъекта НР-1103 составил три процента, и Герман, зевнув, напечатал заключение: «Полная элиминация».
В начале была тишина
В начале была тишина. Но постепенно к ней присоединились глухие удары капель, бьющих о мрак. Тихий шум дождя…
Он пробудился в сырой, стягивающей темноте – и не знал, как здесь оказался. Ничего не видел и не помнил. Тьма пожирала воздух, просачивалась в легкие, смолой растекалась по конечностям, лишая их силы.
Вспышки озарили сознание: он вспомнил свое имя и вспомнил про палец.
Его звали Азария. Древнее имя, которым нарекли его родители. Кто они, живы ли, где их искать – Азария сказать не мог. Кровь шумела в голове, мешала сосредоточиться. Мрак заливал глаза, и тело отказывалось шевелиться. Где он?
Палец… Когда Азария был мальчишкой, ему велели наколоть дрова во дворе. Он делал это и раньше, но только под присмотром старших. В этот раз ему доверили выполнить работу самостоятельно. Детское сердце переполняло наивное чувство важности, и в груди плескалась радость: теперь он взрослый, он сам наколет дрова!
Азария промахнулся и угодил топором по большому пальцу. Тот отскочил в сторону, на сочную зеленую траву, и яркое летнее солнце искрилось в капельках крови.
Он помнил, как кричал от боли, повалившись на землю и зажав руку. Неподалеку развешивала белье мать: Азария видел, как она, стоя к нему спиной, перекидывала ветхие простыни через веревки. Заливаясь слезами, он звал маму, но она так и не повернулась…
Азария попробовал пошевелить покалеченной рукой. Кажется, к нему возвращалась чувствительность. Кончики четырех оставшихся пальцев соприкасались с чем-то шершавым, похожим на грубую ткань, а ноги и плечи упирались в твердое. Да, он лежал. И все тот же мрак перед глазами поглощал звуки дождя где-то снаружи. Но ему было сухо. Азария чувствовал, что тело словно покачивает: иногда его трясло, а иногда – слегка подбрасывало. Где же он?
Еще одно воспоминание вспыхнуло в голове. Стояла рыжая осень, когда Азария ощутил первые признаки недуга. Головокружение и боли, разрывавшие мозг. Рвота и постоянные обмороки. Ближайший врач – в сотнях километров от их деревни. Так продолжалось около месяца, пока он не упал во дворе дома. Азария лежал на студеной земле и чувствовал, как его четырехпалую ладонь лижет верный пес, словно умолявший хозяина подняться и поиграть с ним. Но встать Азария не мог, и глаза его выела тьма. Он думал, что навсегда. Но ошибся.
Ужас дрожью пробежал по нервам, дыхание сперло, и пальцы обожгло льдом – в одно мгновение Азария все понял.
Он в гробу! Умер, и его похоронили! Но он выжил, очнулся, как и все те несчастные люди, о которых Азария слышал когда-то из рассказов стариков. Люди, впавшие в летаргический сон – пограничное состояние между жизнью и смертью, которое даже опытный врач не всегда способен распознать. Они просыпались в гробах, в холодных, душных объятьях тьмы – и задыхались, зовя на помощь. Раздирали руки в кровь, расшибали головы о доски гробов, – но выбраться не могли. Мерзлая, тяжелая земля отделяла их от мира живых…
Вдруг тряхнуло сильнее обычного, и с дикой радостью Азария понял, что еще не закопан! Мелкие покачивания и подбрасывания, дождь, капающий на крышку гроба – все это означало, что его только везут на кладбище, только собираются опустить в могилу. У него есть шанс на спасение, он вырвет свою жизнь обратно, снова увидит свет, дождь, любимого пса – и своих родных.
Лица как ветер ворвались в мозг, растревожили то, что было забыто. Отец и мать, его деды, братья и сестры… Имена, привычки, судьбы родных людей перемешались в памяти, словно мутная вода в воронке, но Азария твердо знал, что должен к ним вернуться. Нужно закричать, застучать по гробу – дать знать, что он жив! Казалось, воспоминания словно влили силу в мышцы, расправили легкие, наполнили их воздухом.
Азария переоценил себя: ослабевшие от долгой болезни руки едва коснулись досок – и тут же безвольно упали, а голос, осипший в забытье, звучал едва заметно для него самого. Но все равно его должны были услышать!
Азария вспомнил бледное лицо матери, грустную улыбку и глаза, которые все время глядели куда-то в сторону. Перед мысленным взором он видел отца. Тот проводил дни в поле, ладони его огрубели, и в темных волосах сверкала на солнце белая прядь седины…
– Я жив! Откройте! – кричал Азария. – Я жив!
Гроб затрясло сильнее. Азария чувствовал, что его приподнимают, потом опускают. Деревянный саркофаг шатался, обо что-то ударялся, доски скрипели. Шумел дождь. Где же голоса людей? Плач матери, всхлипывания родных, звуки похоронного марша – где все это? Почему его не слышат?