Любая идеология дает индивидууму возможность эмоциональной разрядки. Идеализируемая личность или коллектив заменят мать как первичный объект. (Этот перенос облегчается эмоциональной несостоятельностью первичного объекта.) Благодаря идеализации группы у ее членов появляется возможность ощутить «коллективное величие» и за счет этого получить заряд энергии. Но поскольку любая тоталитарная идеология нуждается во врагах, ими становятся не только объекты, находящиеся вне референтной группы, но и частичка собственного Я членов коллектива. В глубине души эти люди так и остались презираемыми слабыми детьми, однако невозможность ощутить себя таковым и запрет на проявление эмоций придали ощущению беззащитности негативный оттенок. Вот именно с этой слабостью и беззащитностью и следует бороться как со «внутренним врагом». Задача борьбы значительно облегчается, когда в действие вступает механизм отщепления и проекции. При этом воплощением слабости становится внешний объект, выступающий в роли «козла отпущения». Обещание Гиммлера быть беспощадным с такой «заразой», как слабохарактерность, и его высказывания о евреях достаточно четко определяют роль, которая отводилась внешнему объекту в борьбе с «внутренним врагом».
Понять феномен холокоста невозможно без глубокого анализа способа функционирования психологического механизма отщепления и проекции. В свою очередь, благодаря изучению истории «Третьего рейха» гораздо более отчетливо видны последствия претворения в жизнь принципов «черной педагогики». Видя, как детям неуклонно не давали вести себя естественно, начинаешь понимать, почему множество мужчин и женщин без особых колебаний отправили в газовые камеры миллион детей. Ведь они олицетворяли для них самую страшную и ненавистную часть собственной души. Можно даже легко представить себе, как эти люди орали на детей, избивали или просто фотографировали их, стремясь излить, наконец, накопившуюся с раннего детства ненависть. С самого начала целью их воспитания было постепенное умерщвление в них детского начала живости, непосредственности. Они стали жертвой психического насилия и поэтому позднее подсознательно стремились найти тех, кто мог стать такой же жертвой. Ведь если быть до конца откровенным, отравляя в газовых камерах еврейских детей, они тем самым как бы убивали собственное детство.
В своей книге «Насилие над детьми и права детей» («Kindesmißhandlung und Kindesrechte», Gisela Zenz) Гизела Ценц широко использовала данные, полученные денверскими психотерапевтами Штилем и Поллоком. В их клинике проходили курс лечения как родители, жестоко обращавшиеся со своими детьми, так и их жертвы. Описание поведения этих детей может помочь нам увидеть корни поведения лиц, совершивших преступления против человечности. Ведь их в детстве, несомненно, жестоко избивали...
«Дети вели себя не по возрасту, ни на что спонтанно не реагировали, были лишены непосредственности, почти не обращали внимания на врачей и крайне редко выражали свои симпатии и антипатии. Мало кто проявлял интерес к личности психотерапевта. После шести месяцев интенсивного лечения один ребенок даже не смог вспомнить имя врача, хотя регулярно посещал его два раза в неделю. Любопытно, что пребывание в психотерапевтическом кабинете вроде бы благотворно действовало на детей, они становились заметно раскованней, легче шли на контакт и, тем не менее, в конце сеанса всегда уходили с таким видом, словно они не знакомы с врачом и он для них никто. По мнению психотерапевтов, такое поведение, с одной стороны, объяснялось необходимостью настроиться на возвращение в привычную домашнюю среду, а с другой — перерывами в их отношениях с врачом. Поэтому еще более отчужденно они вели себя после каникул или болезни. Почти все дети дружно заявляли, что отношения с врачом им не важны и они не бояться их прекращения. Лишь через какое-то время кое-кто все же начал признаваться, что на каникулах скучал по своему врачу и даже иногда устраивал истерики.
Наибольшее впечатление на авторов произвела неспособность детей расслабляться и радоваться жизни. Некоторые из них за несколько месяцев ни разу не улыбнулись, они входили в психотерапевтический кабинет, словно „сумрачные взрослые в детском обличье“, находящиеся в состоянии тяжелой депрессии. Даже в играх они участвовали скорее из желания сделать врачу приятное. Многие дети, похоже, даже понятия не имели об играх и игрушках и были поражены, когда психотерапевты с нескрываемой радостью начали принимать участие в играх. Дети постепенно стали отождествлять себя с ними, на лицах стала появляться радость, а игра начала доставлять удовольствие.