Изумрудная трава походила на дорогой ковёр. Ни одна травинка не торчала выше остальных, и не было ни единой, которая осмелилась бы сломаться, пожухнуть или просто отстать в своём росте.
Чисто вымытые бабочки сновали строго по часовой стрелке. Навстречу летали не менее дрессированные полосатые пчёлы. Во всём господствовала строгая симметрия.
Запахи не ощущались. Но тут прозрачная преграда исчезла, и охлаждённый аромат освежителя воздуха ворвался в перегретый воздух пустыни.
– Слезай уже. Проходи, не выстужай ад! – буркнул Альберг.
Они оказались в саду.
Мягкая мелодия, заимствованная из массажного салона, заменяла звуки природы.
Прошли по идеально прямой дорожке мимо белоснежных гипсовых красавцев с крыльями.
Наконец впереди показался кукольный домик. Розовые стены, синие ставни, жёлтая крыша с башенкой, украшенной золотым флюгером со стразами. С неба свисали гирлянды красных роз, флажков, серпантина и обволакивали домик, будто новогоднюю ёлку.
Подошли к входу, где на ступеньках стояли позолоченные скульптурки котов с весьма зверским выражением на усатых мордах. Дверь распахнулась, и на порог выбежала София в пышном розовом платье с оборочками и бантиками. Прямо посередине юбки располагалось на удивление неаккуратное грязное пятно.
Альберг подскочил к ней, обхватив пухлой рукой за талию:
– Привёл, но имей в виду, уши у него подкачали. Оттопырены. Да еще задира и моется ежечасно. Чего ты в нём нашла? То ли дело я – красивый, умный…
– Ой!!! Как я рада!
Максим вдруг понял, что за всё время их знакомства девушка не проявляла такого восторга от его появления.
– Что ты здесь делаешь?
– Меня прячут.
– От кого?
– От всех. Сижу здесь как дура.
– Вроде бы красиво, – покривил душой Максим. – Мама Иисуса тоже скрывалась в Египте. Наверное, там было хуже.
– Думаешь? Лучше спроси, каково мне тут!
– И как?
– Ой, не спрашивай! Меня тошнит от этого места.
– При беременности должно подташнивать.
– Знаешь, они дали мне розовый тазик в цветочек, чтобы меня туда рвало. Меня рвёт от тазика. Объяснили, что интерьер создан местной знаменитостью.
– Кто же он?
– Она. Это женщина. Та самая. Мама Барби.
– Её мать?
– Ну да.
– Тогда понятно. Здесь таких ценят. Ведь тысячи детей переболели синдромом Барби. Нормальные, казалось бы, девочки вдруг слетали с катушек и начинали мордовать своих кукол. Жарили в микроволновке, кромсали, обезглавливали. Мол, у этой сучки всё есть – шикарные шмотки, дома, машины. А мне??? Потом эта ненависть переходила на богатых подруг.
– Вот-вот. Я тоже скоро свихнусь от этого кукольного царства. Прошу, дайте чистые трусы. Дают панталоны в рюшечках.
– Лучше умереть – поддержал Альберг.
София задрала юбку:
– Говорят, дизайн утверждён на самом верху. Менять нельзя.
Альберг восторженно присвистнул.
– Нечего пялиться. Как меня бесят их юбки! Каждый день рву и пачкаю, так нет, дают еще краше. Никакой экономии бюджета.
– Успокойся. Всё наладится.
– Очень бы хотелось.
Максим решил отвлечь подругу от жизненных горестей:
– Там снаружи огромные соты, где живут разные существа.
Рыжий пояснил:
– Здесь тайный инкубатор. Думаешь, только людей ожидает Божественное пришествие?
София насторожилась:
– Ты мне не рассказывал.
– Не хотел расстраивать.
– А я бы и не расстроилась. Прогрызла бы нору к соседке-медведице, как граф Монте-Кристо.
– У тебя соседи – носороги.
– Ой, неважно. Договорилась бы. Подняли восстание. И захватили бы ад. Вот смеха бы было.
Максим обнял бушующую девушку:
– Всё, революционерка. Не надо митингов о диктатуре добра.
– Как это не надо? Боком им выйдут мои панталоны. «Дрожите, подлые тираны!»
– «И нивы наши, и сады вмиг кровь нечистая зальёт…» Проходили уже не раз. Лучше расскажу новость. Мы нашли пепел Красной коровы.
– Звучит круто, но не знаю, что это.
– Никто не знает. Говорят, противоядие от апокалипсиса. Думаю, врут. В итоге то ли все сдохнут, то ли сойдут с ума.
– Эй! Где твой оптимизм? Где бодрые цитаты из Библии?
– Надоело…
– Вот это да! Тогда роем ход к носорогам.
– Андрей умер.
– Правда? Как?
– Боюсь, что я убил его.
– Не верю. Обычно совесть мучает того, кто как раз не виноват.
– Точно я. Не хочу никуда ехать. Останусь с тобой. Не возражаешь?