Лева всегда был в авангарде. Распределение было всеобщим. Тут лишенцами оказались профессорские дети. Их с удовольствием загнали на периферию. Не обращая внимания на отсутствие паспорта и вообще документов, нашего героя отправили в качестве эпидемиолога на чуму, то есть на южную границу нашей родины, где в сопредельных территориях эта беда не переводилась и очаги появлялись с завидной регулярностью. В этих случаях наши противоэпидемические отряды надевали защитные костюмы и появлялись в том же Афганистане, после чего обстановка значительно улучшалась. Лева никогда не жаловался на трудности, жару, громадные переходы и прочие прелести специальности. А судя по тому, что за длинный период времени в нашей стране не возникло не только эпидемии, но и значительных очагов, свое дело доктора знали. Паспорт он получил уже в 60-х. Между делом, защитил кандидатскую диссертацию.
На двадцатилетие окончания института он явился с женой. Симпатичная туркменка, преподаватель математики, говорила по-русски без акцента и была интеллигентным собеседником. У её дочки от первого брака, которую Лева удочерил, тоже чистокровной туркменки, в паспорте значилось: Сурайя Львовна Гув-ва, в пятой графе – русская. Так-то в те времена было безопаснее. Наряду с дочкой был и общий сын Сашка, у которого, впрочем, как и у сестры, был один путь – в медицину.
И показал же этот Сашка родителям и их сокурсникам кузькину мать, пока учился. Только после четвертого курса, т.е. после женитьбы, он понял, что хорошо учиться – прежде всего интересно. Дальше его карьера направилась в сторону психиатрии. А вот Сурайя училась хорошо, и другом младшим и старшим была верным. Она пошла за отчимом в эпидемиологию.
Пока ребята учились, Лева каждый год приезжал в Пермь. Первым делом он встречался с однокурсниками. Ему всегда были рады. Пришлось позаниматься и его здоровьем. Стали подводить ноги. В то время еще не было объективных методов обследования, но по клинике было ясно, что начались проблемы с сосудами. Курс оксигенотерапии в местной барокамере и пара курсов новокаиновых блокад малоберцового нерва дали хороший результат. Больше он на «перемежающуюся хромоту» не жаловался, может, еще и потому, что перешел на менее «походную» должность. А может быть, стал уходить в прошлое стресс, в котором он жил в молодости, не понимая, в чем провинился перед государством. Он часто бывал в Саратове, где в то время находился центр эпидемиологов по особо опасным инфекциям.
Поездки в Пермь обязательно включали визит в альма матер, а также к профессору Сергею Ивановичу Гусеву, который уже не работал и неважно себя чувствовал. Его всегда приглашали на традиционные встречи курса, которые проходили каждые 5 лет.
Эти приезды были большой радостью для подавляющего большинства однокурсников. Сборы начинались с осени, а проходили обычно в июне. Шла оживленная переписка. Все ждали встречи, где уже маститые доктора снова на три дня становились студентами, возвращаясь в молодость. Забывались трудности тогдашнего житья, общежитские комнаты собирались вместе. Мало кому нужно было место в гостинице. Приехавшие селились у живших в городе студенческих друзей, где можно было вместе с хозяйкой напечь шанежек и пирогов и поесть винегрета, главного блюда в молодые годы. На торжественном заседании все ждали доклада Веньки (Вениамина Викторовича) Плешкова по анкетам участников, во время которого зал заходился хохотом, смотрели старые фотографии на презентации и даже слушали по ТV собственные интервью, только что выданные корреспонденту. Вот тут обязательно принимал участие Лева.