Мутант ждал. Сталкер наклонился и вытащил из ниши возле двери невесть как оказавшуюся там ветку. Со своей находкой он спустился в подвал. Мутант выждал немного и тихо пошел вниз по лестнице.
Ни один камень не был задет, ни один кусок штукатурки не упал. В абсолютной тишине мутант прошел вдоль стены длинного темного коридора, не замеченный добычей. Возле поворота он осторожно переступил через проволоку растяжки, мысленно усмехнувшись простоватой уловке. Потом он шагнул в темную и замусоренную комнату.
Сталкеры расположились за стеной. Гул голосов, что был слышен на улице, здесь стал сильнее. По расчетам мутанта выходило, что за стеной в небольшой комнатке собралось человек шесть-семь. Все уже выпившие. Легкая добыча! Охотник подобрался перед атакой.
Что-то заинтересовало излома. Он немного расслабился и прислушался. Слова улавливались с трудом — говоривший почти шептал. Мутант прильнул к кирпичной кладке. Человек за стеной говорил что-то о какой-то «припяти» и непонятной «санчасти». Излом поискал глазами и увидел в стене щелку, сквозь которую пробивался синеватый свет. Мутант заглянул через нее в соседнюю комнату.
Люди — семь штук — сидели вокруг какого-то ящика и слушали рассказчика. Того, который произносил все эти непонятные слова. Слева от него стояла ветка, принесенная сталкером с улицы. На ветке уютно устроился, как новогодняя игрушка, синий камень.
Излом отошел от стены. Охотиться расхотелось.
Медленно и осторожно мутант выбрался на поверхность, оставив сталкеров, так и не узнавших о близкой смерти, мирно отдыхать в подвале.
Излом пошел по улице, сгибаясь на ветру и кутаясь в драный плащ. Со спины донеслось завывание. Это стая слепцов, возглавляемая чернобыльцем, заявляла свои права на добычу, помилованную изломом. Старый мутант развернулся к собакам. Издалека на излома смотрел лохматый, черный как смоль пес. В его глазах читалось: «Можно? Можно?! Ну, разреши!» Получив такое позволение от существа, стоящего выше в иерархии Зоны, вся стая бросится в подвал. Глупые! Они, конечно, погибнут. Но и сталкеры могут пострадать!
Излом не позволил собакам напасть. Он тихо и зло шикнул на вожака. Этот звук затих уже на другой стороне улицы. И, конечно, он не мог донестись до собак. Но чернобылец прекрасно понял приказ. Стая развернулась и унеслась в ночь.
А излом, по-стариковски шаркая ногами, пошел домой. Он смотрел по сторонам, но видел не развалины домов Припяти, а серые скалы, на которых росли кривые, но очень красивые пушистые сосны. Дома, в высотке на улице Лазарева, мутанта ждала ветка сосны, с которой давно облетели порыжевшие иголки. Ветка, на которой висел чудом не утративший свой праздничный блеск стеклянный новогодний шар, синий, как июньское небо Карелии.
Яна Саушина
Возвращение
— Вот как бывает, не надо не верить. — произнес Сыч глубокомысленно.
Сидящие у костра, те, кто из ветеранов, утвердительно закивали, довольно посмеиваясь над скептическим выражением лиц новичков, проживших в Зоне только первую неделю.
Сыч продолжал:
— Вы слушайте нас, слушайте, пока мы добрые, тут и не такого расскажут. А потом поможет вам наша история — век вспоминать будете добрым словом!
— Да не может такого быть, чтобы сталкер весь хабар свой ради того, чтобы пушку старую выменять отдал! Как это так? — выпалил паренек, особенно не веривший старожилам.
— Ээ! Балда, ты чем слушаешь? — сказал Седой и постучал кулаком по черепушке. — Счастливый ствол был, талисман!
— Да лучше бы «Винторез» купил… — с нотками презрения и сожаления в голосе отозвался паренек.
Сыч добродушно махнул рукой.
Седой устроился на ящике поудобнее, открыл флягу, хлебнул и сказал:
— Ну а теперь я расскажу, пожалуй. Сыч, даже ты эту историю не знаешь.
Выждав паузу, вспоминая детали, он начал:
— Топаю я, значит, к нашему питейному заведению, улыбаюсь всем подряд, то-то хорошо, когда хабара на много-много единиц сталкерских денег. Дохожу до заветной двери… А до меня уже звуки родные доносятся, ну там, — посуда бьется, говор сталкерский слышно, бармен что-то кричит-надрывается. Как обычно все, короче. Все такое родное, знакомое, да после трудностей Зоны даже добрым и приветливым кажется.
А ходка сложная была, ох никому не пожелаешь! Зато хорошая, много наработали в тот раз. Захожу, значит, внимания не обращаю ни на кого, рюкзак сразу на стойку бармену, да контейнеры один за другим знать выкладываю… Ну, он посмотрел, покосился на меня исподлобья, мол, разбоем промышляешь? — а как увидел мой вид потрепанный, да синяки под глазами, да комбинезон весь в крови перемазанный… ничего, в общем, не сказал, расплатился, выпить налил за счет заведения. А я везунчиком раньше был, завидовали все, ну. Вот, гляжу, и Следопыт подошел, напарник бывший, тоже с ходки видно только что, вымотавшийся, но хабаром тоже довольный. Что делать будем? Вопрос, конечно, риторический. Стоим оба в лопату трезвые, думаем, чем дальше заняться. А я вдруг говорю: «Не пойду никуда больше, ну эту Зону!». А он мне отвечает: «Да каждый раз от тебя одно и то же слышу — не пойду, не пойду…», а сам грустный сделался, что на него не похоже. А я думаю — ну все, понесло человека не в ту степь, пора завязывать. И понять не могу — что с ним такое? Мы с ним в Зону вместе пришли, друзьями пришли. Я его до пересечения Периметра неплохо знал, а тут вообще изучил все причуды его характера…