– Мам, а можно, я возьму домой вот этот лоскуток? Он такой маленький, наверняка тебе не нужен. Я сделаю занавеску в кукольном доме!
Дэниел резко обернулся на звук звонкого детского голоска. За спиной у него, в дверях подсобки, стояла девочка… Лет шести-семи, с такими же, как у него, голубыми глазами и светлыми волосами!
– Дочка, ты не должна врываться сюда, когда я занята с посетителем, – строго сказала Трейси. – Возьми лоскуток и закрой за собой дверь с той стороны. Через пять минут мы отправимся домой, но прежде я закончу с заказчиком.
– Поду-у-умаешь, я же только спросить… – обиженно протянула девочка и скрылась за дверью. Но она даже не попыталась закрыть ее тихо – от хлопка зазвенели стекла в высокой витрине с образчиками материи.
Дэниел стоял как громом пораженный, боясь осознать до конца, что же он увидел. Вернее, кого.
– Трейси… – выговорил он наконец, делая шаг ей навстречу и вопросительно глядя ей прямо в глаза.
Молодая женщина не ответила на его безмолвный вопрос. Но смуглые щеки ее слегка окрасил румянец. А глаза она прятала как виноватая… Она и была виноватой!
– Почему? – выдохнул Дэниел, приближаясь еще на шаг. От приступа холодного бешенства у него перед глазами все плыло.
Почему эта женщина скрывала от него, что родила дочь? Его дочь! Его единственного ребенка, так сильно похожего на него! Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы произвести в уме необходимые подсчеты: девочке на вид около шести лет, значит…
– Почему? – требовательно повторил он.
Трейси по-прежнему не осмеливалась посмотреть на него.
– Я…, я не хотела, чтобы ты знал о ней.
– Об этом я уже догадался, – проскрежетал Дэниел.
Ему удалось сказать это без гнева, но нотка горечи все равно прорвалась. Вопреки его желанию.
Даже после того, как Трейси сбежала от него, Дэниел не ожидал от бывшей подруги еще большей подлости. Подумать не мог, что она на такое способна.
– Извини, – с трудом произнесла молодая женщина. – Я знала, что ты никогда не хотел детей…
– Ничего ты обо мне не знала!
– Напротив, предостаточно. И сожалею, что случайно разрушила твой уютный и цельный мирок. Надеюсь, ты догадался, что это не входило в мои намерения. Я не планировала забеременеть, но не жалею о том, что это произошло. У меня есть дочь – самый дорогой подарок, который я получала когда-либо в жизни!
Если тебе не по душе видеть нас, просто повернись и уходи. Уезжай обратно в Стерлинг или куда хочешь и забудь об этой встрече. Считай, что нас не существует. Впрочем, нас и впрямь не существует – для тебя. Не стоит огорчаться и огорчать своих родителей…
Когда они были молоды и обсуждали совместное будущее, Дэниел и впрямь говорил, что не хочет детей. Он видел на примере собственных родителей, как неготовый к отцовству человек может испортить жизнь даже очень любимому ребенку, и не желал повторять чужих ошибок. Поэтому решил, что им с Трейси не стоит заводить детей, пока они не встанут на ноги и не вырастут в достойных личностей.
Тогда он хотел только одного: черноволосой женщины, своей любимой. Хотел быть рядом с ней, делить с ней радости и горести. Дэниелу казалось, что они знают друг друга в совершенстве. Однако получается, что Трейси вовсе его не знала, если подумала, что он может бросить ее только потому, что она забеременела…
Ему нужно было подумать. Побыть одному и решить, что же теперь делать, как жить. Он чувствовал себя ныряльщиком, погрузившимся на предельную глубину, – или успеет всплыть на поверхность и глотнуть воздуха, или умрет от недостатка кислорода.
Он повернулся, чтобы уйти. Не бросить Трейси, убравшись из ее жизни раз и навсегда, но отойти в сторону и осмыслить происходящее, чтобы не принимать решений на горячую голову. Но у Дэниела оставался один вопрос.
– Как ее зовут?
На миг ему показалось, что Трейси откажется отвечать, скажет что-нибудь вроде «Это тебя не касается». Однако она вздохнула и произнесла:
– Шейла… Шейла Мелоун.
Она даже не дала дочери отцовской фамилии. Это добавило ему горечи. Он кивнул и направился к двери, забыв о плате за костюм.
– Дэниел, – окликнул его сзади тревожный голос, – что ты намерен делать?
– Когда решу, скажу тебе, – ответил он, не оборачиваясь.
Однако решить что-то осмысленное оказалось делом куда более трудным, чем можно было предположить. Несколько часов спустя Дэниел по-прежнему не нашел ни единого стоящего ответа на вопрос: как поступить в сложившейся ситуации? Он просто не мог думать ни о чем, кроме того, что стал отцом, что у него, оказывается, есть дочь.
Шейла.
И первые шесть лет ее жизни прошли без его, Дэниела, участия. Он не видел, как его дочь растет, делает первые шаги. Ему не пришлось держать новорожденную малышку на руках…
Всякий раз, когда Дэниел мысленно произносил имя дочери, по его телу пробегала благоговейная дрожь. С ума сойти можно! Это маленький человечек, девочка, она живая и настоящая, и в ее появлении на свет поучаствовал он, Дэниел Эйвери, хотя и сам того не знал до сего дня!
После нескольких часов бесплодных шатаний по городу ноги сами принесли его на морской берег. Он не помнил, как сюда забрел.
Пройдя по длинному пирсу, Дэниел сел на его край и обхватил колени руками.
– Шейла, – произнес он вслух, но не назвал ее фамилии. Его дочь должна зваться Шейла Эйвери, и точка!
У нее отцовские ярко-голубые глаза и светлые волосы. Но это все, что малышке досталось от него. Когда она вошла в ателье и встретилась с ним взглядом, по лицу ее не пробежало ни тени интуитивного узнавания. Он был ей совершенно чужим человеком.
Ему же каждая черточка миловидного детского личика показалась родной. Особенно глаза… Это были его, Дэниела, глаза. От отца она получила внешность – и красивую внешность, следовало признаться! Но все остальное ей дала мать.
Дэниела охватило сильнейшее чувство потери. Сколько же важного он упустил! Раньше ему никогда не казалось, что можно так страстно ревновать мать ребенка к простейшему действию – подоткнуть малышке салфетку за завтраком, Налить в бутылочку молока. Поменять ползунки…
Ему никогда не приходилось гулять со своей крохотной дочерью, давать ей лекарство, когда она болела, петь ей колыбельные… Впрочем, учитывая его вокальные данные, об этом малышке Шейле вряд ли стоило жалеть. А вот Дэниел жалел. И список того, о чем он жалел, все удлинялся, и вместе с горечью приходила обида. Обида на Трейси, которая по собственной глупой гордости отняла у него столько принадлежащих ему по праву маленьких радостей.
Радостей отцовства.
Сердце Дэниела разрывалось от боли, однако боль ничем не меняла печальных фактов.
Вместо того чтобы скорбеть о прошлом, надлежало строить настоящее.
Самое главное, сказал себе Дэниел, поднимаясь, – это то, что у меня есть дочь. Я отец Шейлы и более не собираюсь упускать ни дня из ее жизни!
Это было обещание, данное Дэниелом самому себе и своей дочери.
Трейси весь день старалась вести себя как обычно – ради спокойствия дочери. Правда, вместо того чтобы готовить ужин, она повела Шейлу в кафе – к вящему восторгу девочки, которая обожала сидеть за высоким столиком, «как большая». Но это все, что Трейси сделала сегодня необычного.
Она помогала дочке принимать душ и растирала ее полотенцем, смеясь вместе с нею над тем, как смешно скрипят вытираемые волосы.
А когда Шейла, как всегда, проворчала, что мыло попало ей в глаза, мать направила малышке душ прямо в лицо, отчего та захохотала и зафыркала, Все было как всегда, все было нормально…
Кроме одного.
Сегодня Дэниел Эйвери встретил свою дочь.
Эта мысль не оставляла молодую женщину, и сердце ее разрывалось от боли и тревоги. Но она не знала, что ее душевные муки могут быть заметны со стороны, пока Шейла вдруг не сказала, прижимаясь щекой к материнской ладони: