— Какой, какой? — отозвался я. Гулкие шлепки волн о борт заглушали слабый голос моего соседа.
— Центр равновесия, — донеслось до меня. — Аппарат, который…
Да, я тоже проснулся с тяжелой головой и, несмотря на утренний час, встать не решился. Задраенный иллюминатор не позволял видеть бушующие валы, зато в воображении возникало нечто жутко-прекрасное, вроде «Девятого вала» Айвазовского. Полотенце на крючке, смирное, ласковое мохнатое полотенце превратилось в маятник, зловеще отсчитывающий набеги океана. Вверх-вниз. То голова проваливается в пустоту, то ноги. А этот, как его, вестибулярный аппарат не работает. Вышел, подлец, из строя. Вестибулярный, вестибулярный… Тьфу, привязался!
— Возьмите отвертку, — сказал я.
— Зачем?
— Подкрутите его… Ваш аппарат.
— Как вы можете шутить! — простонал Игорь Петрович, — Кошмар!
Стыдно признаться, мне хотелось подразнить сокают-ника, вывести его из себя. Возможно, мы поссорились бы, но в эту минуту бархатно прозвучал гонг.
Несомненно он обладает волшебной силой, гонг, созывающий к столу. Я встал. Океан тотчас же толкнул меня к стенке. Пока я размышлял, как мне быть дальше, океан изловчился, отлепил меня от стены и попытался бросить обратно на койку.
Я все-таки удержался на ногах. Игорь Петрович, не меняя положения, скорбно следил за моим единоборством с океаном. Особенно трудно было попасть в брюки. Держа их перед собой, я исполнял по воле волн некий фантастический танец. Океан коварно подталкивал меня к койке. Была минута, когда я готов был сдаться.
— Товарищи туристы! — раздался вдруг голос в репродукторе. — Почти вся первая смена завтракает. Двое не явились.
— Слышите? — крикнул я Игорю Петровичу. — Это же мы!
В коридоре океан играл мною, как мячиком, я отскакивал от одной стенки и ударялся о другую. Добравшись ценой больших усилий до ресторана, я обнаружил, что меня обманули: завтракало не больше десятка туристов. Что ж, бывает и ложь во спасение!
Стул был прочно привинчен к полу, тут уж океан ничего не мог поделать. Попытки сбить меня со стула успехом не увенчались. Океан как будто сконфузился. Он оставил меня в покое и занялся стенным шкафчиком. Должно быть, думал, что там посуда. Однако посуду предусмотрительно убрали, и океан зря распахивал дверцы шкафчика и тряс его.
В конце концов океану наскучило озорничать. Он плотно закрыл шкафчик и уже не трогал его.
Я вышел на палубу. Ночью волны хлестали через борт, и теперь от пропитанной водой парусины шезлонгов поднимался пар. Ветер раздавал облака, изорванные об острые зубья японских гор, красневших вдали, и расчищал дорогу солнцу.
— Затихла Клара, — услышал я.
— Шлейфом зацепила.
Мимо меня прошагали, разговаривая, двое мужчин в просторных полотняных курточках. Легкая, очень удобная и изящная форма у моряков нашего торгового флота! Заинтригованный таинственной Кларой, я двинулся за ними.
Оказалось, что «Клара» — это тайфун. Не знаю, кто был первый радист, давший тайфуну женское имя и основавший обычай, ныне общепринятый. Я старался представить себе этого парня. Он, конечно, спешил: ведь известие об опасности надо передать как можно скорее. Наверняка он обладал чувством юмора, столь украшающим человека в трудную минуту.
«Уорнинг» — так начиналась радиограмма, полученная на нашем теплоходе вчера вечером. В ней сообщалось о рождении «Клары». Квадрат карты такой-то, направление норд-норд-ост, столько-то градусов… «Уорнинг» — значит предупреждение. За ночь оно поступало несколько раз, и вахтенному штурману выпала нелегкая задача — избежать встречи с «Кларой».
Самое страшное — угодить в центр тайфуна. Позже мы узнали, что «Клара» натворила немало бед на побережье Японии. Огромные волны затопили несколько деревень. На рифах погиб пароход. Но такие катастрофы теперь редки. Зная маршрут и скорость тайфуна, можно свернуть с его пути.
Мчащиеся по эфиру предупреждения — лишь результат неусыпной деятельности метеослужбы, действующей на всех морях и океанах. На каждом морском судне два раза в день измеряют давление, скорость и направление ветра, температуру воздуха и воды, волнение и т. д. На береговых станциях эти данные обобщаются, и суда получают сводки погоды.
Слушая Константина Петровича Мотузова, нашего старшего штурмана, я разглядывал внутренность рубки, очень похожей на лабораторию, так много тут приборов. Как внимательные, безмолвные помощники, сгрудились они у стола, на котором лежит карта с карандашной чертой курса. Радиолокатор, эхолот — измеритель глубины. Большой гирокомпас стоит в соседнем помещении, в ходовой рубке, рядом со штурвалом, а здесь, у штурмана, репитор, то есть «повторитель», — маленький компас, врезанный в стол. Он всегда перед глазами. Лаг, отсчитывающий скорость хода корабля, находится за кормой, в воде, а здесь, над столом, счетчик, добросовестно сообщающий показания лага. А вот прибор, вычерчивающий черную волнистую линию на ленте разграфленной бумаги. Здесь видно малейшее отклонение нашего теплохода от курса, вызванное ветром или течением.