ДВЕ ВСТРЕЧИ
На пути к Иокогаме, задолго до того, как на борт поднялся японский лоцман, нас встретил самолет. Он вынырнул из тучи — раскидистой, весьма живописной тучи, которую я только что сравнивал мысленно с цветком лотоса, — и как бы повис над нами. Потом самолет пошел вниз.
Сухая дробь мотора брызнула в стекла: пилот повел свою машину над самой водой. Тень ее замелькала на океанской волне. Самолет зашел с кормы, обогнал нас, повернул, сделал еще заход. ’Я чувствовал холодный взгляд, обшаривавший нашу палубу с штабельками шезлонгов, с тентом над столиком для пинг-понга, с меловыми «классами», начерченными для игры в судовой гольф.
Что ему нужно, летчику янки? Что он надеется увидеть на теплоходе с туристами?
Самолет ушел за стену красноватых, с пятнами зелени гор. Ушел, точно к себе домой. Туча по-прежнему смотрела в океан. Но я уже не находил в ней сходства с лотосом.
В нашем представлении живут, причудливо сплетаясь, две Японии. Япония приветливая, нежная — страна восходящего солнца, пестрых кимоно, где все как на вышитом панно или как на расписной чашечке из хрупкого, почти прозрачного фарфора. И другая Япония — враждебная, жестокая. Трагедия Цусимы, самураи в Приморье, смерть Лазо, Хасан, Халхин-гол. И наконец, самое свежее — сорок пятый год, разгром Квантунской армии, освобождение Северного Китая. Разумеется, житель Владивостока яснее помнит Японию самураев, чем, скажем, ленинградец. Тут уж с историей смыкается география. А на нашем теплоходе много дальневосточников.
Встречи с Японией ждем с разными чувствами. Как-то нас примут? Да, мы знали — на островах военные базы США. Но не ожидали визита оттуда, да еще столь бесцеремонного.
Мой адмиральский бинокль переходит из рук в руки. Разглядываем горы, за которыми скрылся янки. Крутые откосы, темные ущелья. Нет, так ни разу и не мелькнул ласковый пейзаж, который мы привыкли считать обязательным для Японии.
Впервые я увидел японскую землю еще вчера — это был островок у входа в Сангарский пролив, поднявшийся со дна океана и окаменевший. Крохотный белый маячок прилепился к нему, словно чайка. Вспомнилось, — мы ведь у пояса вулканов, охватившего земной шар от Камчатки до Индонезии. Пролив разрывал стену гор, слева громоздились вершины острова Хоккайдо, еще припорошенные снегом, справа тонул в холодном тумане берег Хонсю, главного японского острова, тоже зубчатый, с тоненькими ниточками огней.
Только на рейде Иокогамы пахнуло весной. Горы отступили. В прозрачном пятачке иллюминатора ясная серебристая вода и быстрые коричнево-белые чайки. Их хочется погладить, такие они изящные, шелковистые — точно вышитые на японской ширме. Косой луч солнца прорвал облака. Он вырубил маленькое окошко в дымке, на самом дальнем завитке берега, обнявшего бухту. Там свинцово-темные крыши и четкие, как выведенные тушью, сосны.
Чу, где-то поют! Мелодия вроде знакомая. Непонятно, откуда залетела она в каюту. Ну конечно…
Выбегаем на палубу. Теплоход уже привалился бортом к стенке. Так вот кто поет нашу песню.
У портового пакгауза, украшенного пронзительнокрасной лентой с русскими словами «Добро пожаловать!», собралась толпа. Рабочие куртки из грубого сукна, из искусственной кожи, серые плащи, шлемообразные шапочки. Все они кажутся удивительно юными, эти невысокие подвижные люди с лучистыми улыбками — такими, что нельзя не улыбнуться в ответ и не подхватить песню:
На палубе поют по-русски, там, на берегу, — по-японски. «Катюша», славная наша «Катюша»… Не ждали мы, что она встретит нас в Иокогаме!
Поет японка в узких брючках и деревянных сандалиях. И молодой японец в легком плащике. Он поет весело, пританцовывает, разводит руками и хлопает в ладоши. Как рисуется ему русская Катюша? Быть может, японкой в кимоно. Как та, что стоит рядом с ним в толпе, — в розовом кимоно с хризантемами, с птицами. Фарфоровое личико, пышные иссиня-черные волосы. Репортеры, забравшиеся на теплоход вместе с таможенниками, уже успели сообщить нам, кто эта красавица японка. Нас встречает сама «мисс Иокогама», победительница конкурса красоты.
У нее дары города — ларец и цветы. Как фея из сказки, входит она в наш салон и вручает дары капитану.
Наконец мы на бетоне причала. Жар рукопожатий, бурный дружеский обмен значками. Впрочем, здесь не только друзья.
— Полиция, — говорит скуластый подросток, отводит мою руку со значком и тычет пальцем в соседа, мол, не стоит давать ему значок.