Габо не раз, бывало, приносил в свой шатер тушу бейзы — антилопы с рогами тридцатипятидюймовой длины. Охотятся на нее так: обнаружив стадо, спускают собак, те кидаются на телят, все стадо бросается защищать их, и тут охотники, скрытые в засаде, мечут копья… Габо бил и куду — антилопу с винтообразными рогами, обитающую в горах; бил дибатаг — небольшую газель с блестящей шкуркой. Не увернется от копья даже сакаро — самая маленькая газель размером чуть больше зайца. Да что газели! Свирепые хищники— львы, леопарды — и те страшатся самодийского копья!
— У нас и пляшут с копьем, — сказал Габо. — Мсье, может быть, хочет посмотреть наши пляски?
Конечно! Как этнограф я должен посмотреть!
В Марселе, в кафе, Габо иногда показывал танец с копьем. Посетители были довольны.
— Приходите под вечер к нам, — сказал Габо. — В наш квартал.
Мы не сразу нашли дорогу среди задворок окраины. Неясный шум привлек наше внимание. На пустыре, на мешках, разбросанных по земле, сидели африканцы. Один держал на коленях дощечку и выколачивал на ней дробь костяшками пальцев. Над черными телами, как свечка, возвышалось копье с острым, мерцающим клинком. Оно покачнулось — Габо узнал меня и кивнул, приглашая сесть рядом.
Юноша, отбивавший дробь, вдруг запел. Он пел негромко, высоким, печальным голосом, и Габо переводил:
Все слушали песню и смотрели на нас, на диковинных приезжих, интересующихся бытом африканцев.
Певец умолк, и в круг вышел Габо. Он улыбнулся мне, подбросил копье и ловко поймал на лету. Вновь раздалась дробь, на этот раз быстрая, яростная. И Габо пошел по кругу, сверкая копьем, кружась и подпрыгивая.
Очень скоро я понял его, — Габо исполнял танец охотника. Он преследовал зверя. Габо двигался тихо, плавно, стараясь не выдать себя, не спугнуть добычу. Мускулы его напряглись, он стал как будто выше, шире в плечах.
Я увидел равнину, поросшую кустарником. Охотник осторожно раздвигает ветви, прислушивается. Вот он выследил зверя. На мгновение он застыл, живет только жало копья. Оно нагнулось, нащупало цель… Бросок! Копье остается в руке Габо, но я вижу, как летит копье, брошенное охотником, и кажется, слышу его свист…
Чары вдруг исчезли. На пустырь выбежал щуплый юноша в клетчатой рубашке и трусах и крикнул что-то. Габо прервал танец, зрители зашумели и поднялись.
На вокзал прибыл поезд с грузом — возможно, будет работа. Габо попрощался с нами. Он все-таки досказал повесть своей жизни, только не словами, а языком танца, блеском своего боевого копья.
Рядом со мной остался старик в черной тюбетейке и в полотняном халате арабского покроя. Он выплюнул окурок сигареты и дружелюбно повернулся ко мне.
— Это правда, мсье, что вы из России?
Я подтвердил. Старик пожевал губами и спросил, верно ли, что в России нет семьи, детей насильно отнимают у родителей и увозят неизвестно куда.
— Вранье? Так я и думал, — спокойно сказал он, выслушав меня. — Мало ли что болтают.
У некоторых есть радиоприемники… Старику известно, например, что Советский Союз стоит за мир, за разоружение.
— У нас есть пословица: тот, кто оставляет в мире других, и сам живет в мире. Это же хорошо! А что, мсье, у вас круглый год холодно или бывает тепло?
— Даже жарко бывает, — сказал я.
— Габо славный парень, — заговорил старик, помолчав. — Ему пора жениться. Но у него же нет ничего, ни дома, ни денег. Мы плохо живем.
Я встал и пожелал старику спокойной ночи. Он долго держал мою руку и смотрел на меня.
Сейчас история очертила на карте Африки новое государство — Сомали. В него вошли пока два Сомали — английское и итальянское.
…Вечером мы покинули Джибути. Сухой ветер дул в корму теплохода, нес песчинки с берега, исчезавшего во тьме.
Глава VII
ЧЕРЕЗ ВОРОТА СЛЕЗ
Кто из нас, будучи в школе, не страдал от длинных, языколомных географических названий! Взять хотя бы Баб-эль-Мандебский пролив. Как долго он не давался мне! Я вызубрил Миссисипи, к горам Попокатепетль и Килиманджаро привык так, словно побывал на их вершинах, а проклятый Баб-эль-Мандебский не держался в голове — хоть плач!