Не зря же чуть не с первого дня появления Зины в инженерном полку на нее стали засматриваться все — и те, кто мог иметь шансы на успех или хоть малую на то надежду, и те, кто вряд ли на что-либо мог надеяться. Сыскались и чистосердечные поклонники — этакие рыцари в бывалых шинелях, и, чего греха таить, такие, что уповали на преимущества своего командного положения. Были и те, кто считал себя неотразимым.
Однако все по-разному предпринятые попытки сближения с Зиной вскоре разбились о достаточно безобидную, но неколебимую стойкость поначалу, казалось, такой покладистой девушки.
Когда, случалось, как это говорится, к Зине подъезжали, одни с рискованной прямотой, другие с тонким подходом, когда заводили с нею смелые или игривые разговоры, а то пытались ошеломить богатством красноречия, Зина вдруг очень просто и решительно говорила:
— Знаете что, я не затем в армию пошла.
Бывало — наступающий сдавался не сразу:
— При чем тут армия?
Но Зина не думала вступать в споры.
— Вот так вот. Понятно? — беззлобно, но решительно кончала она разговор и тут же, неожиданно очень приветливо, улыбалась, чем превращала в шутку все происходившее.
Это простодушное Зинино умение кончать порой не совсем приятное объяснение давало каждому возможность выйти из трудного положения без видимых потерь. И каждый про себя был за то благодарен девушке.
— Ну, а если влюбишься? — уже шутя спрашивали ее.
— Не влюблюсь. Не время.
— Ой ли? А — случится?
— Пока не случилось, так что — все! — с легким вздохом заканчивала разговор Зина и при этом так чисто, открыто смотрела в глаза собеседнику, что и тому, кому казалось, будто он был всерьез увлечен девушкой, становилось легче, и ее оставляли в покое.
«Зина ничья». С этим даже как-то радостно примирились, и Зину полюбили. Полюбили той грубоватой, но верной любовью, которая на фронте окружала девушек, попавших в большую мужскую семью и вместе со всеми переносящих тяготы и превратности фронтовой жизни.
Да, Зину полюбили. Ей старались делать приятное. Кто радовал теплым, словно отеческим, словом. Кто, желая доставить удовольствие, приносил ей конфеты из своего дополнительного офицерского пайка. Иные были довольны, когда им удавалось оказать Зине небольшую услугу. Помочь ей что-нибудь донести до санчасти или куда-то попутно подвезти ее на штабном мотоцикле. И Зина в таких случаях каждого сдержанно, но трогательно благодарила. Кого одобрительным взглядом, кого кратким «спасибо», а кого и просто милой улыбкой.
Но один человек для нее все же был исключением из правила. Им был Самый Старший Лейтенант. Только его, когда это было не при других, она называла просто Владимиром Акимовичем, и при этом с какой-то очень домашней интонацией. Зина явно отличала Беловича от всех и средних, и старших командиров. Как бы оправдывая свое, наверное, все-таки заметное, особое отношение к начхиму, она, если ей на то кто-нибудь намекал, вздохнув, говорила: «Он хороший человек». И чувствовалось: в это короткое определение вкладывалось много смысла.
Когда при очередном новом размещении части удавалось пожить с некоторыми удобствами, по отдельным домикам, Зина ни к кому из офицеров, квартируй они хоть по трое, в гости не ходила, а к начхиму шла без всякой оглядки и подолгу у него задерживалась. Пила чай, слушала его рассказы про довоенную жизнь в Ленинграде, про завод, где он работал, про театры…
Была у Зины редкая в девушках черта — она умела внимательно слушать. И не просто слушать, а выражать интерес к рассказчику, подбодряя его то улыбкой, то понятливым легким кивком головы или выжидательным взглядом.
Имелась в военной биографии Беловича и исключительная, а может быть, и героическая страница.
Никогда о той истории он никому не рассказывал, а Зине рассказать захотелось.
Еще в тяжелые дни отступления на Дону начхим был послан в инженерную разведку, которая в данном случае была не чем иным, как необходимостью посмотреть место предполагаемой переправы и доложить, что там за берега и есть ли естественные укрытия. В те дни линия фронта была ненадежной, но, отправляя Беловича, начальник штаба не предполагал, что начхиму встретятся серьезные препятствия.
А оно так и случилось. Оглядев местность и к вечеру уже возвращаясь назад, Белович увидел на хуторе, через который проходил днем, немецкие пятнистые бронетранспортеры.