— Пакуйте, я брод поищу! Должен здесь по моему росту брод быть.
И что вы думаете? Походил-походил по воде и нашел брод! Вылез, подбежал к нам, схватил ящик и с каким-то шутовством:
— Спасайся кто может! Несите мое обмундирование.
Потащил ящик в реку. Вода ему до подбородка, а момент — над водой только руки жилистые да ящик. И кажется — это не он несет, а сам ящик держится. Так и не бросил, вытащил на тот берег. Опустил на песок. Потом говорит:
— Пожалуйста, товарищ старший лейтенант, ваш ящик с штабными бумагами…
Перебрались мы на тот берег и как-то вроде и совестно нам, и радостно. Теперь каждый ящик хватает, хочет нести.
В общем, к темноте мы уже были среди своих. В хуторке поели чего-то и свалились спать под вишнями.
Наутро добрались мы до начальства. Доложил я, откуда мы и кто. Собрали нас в какой-то сад, велели назначения ждать. Тут и пришло время прощаться. Старший лейтенант нам всем руки пожимал.
— Ну, — говорит, — спасибо, товарищ Мачехин. Может быть, еще и увидимся.
И, знаете, так это сказал, будто ничего такого особенного и не произошло. Вроде как бы мы в одном поезде всего-навсего ехали.
Сидоркин вызвался дотащить ящик до штаба тыла. Видать, разбирало его любопытство, хотелось узнать, что за ценные бумаги в ящике. Вернулся он к обеду, а то и позже. Задумчивый какой-то пришел. Таким я его и не видел раньше. А на лице будто виноватая улыбка.
— Знаете, — рассказывает нам, — что у него в этом ящике оказалось? Думаете, денег тыщи или карты секретные какие? Бумаги исписанные да ведомости разные, и все. Я не выдержал: «На кой же, говорю, черт, товарищ старший лейтенант, вы со своей этой писаниной жизнью рисковали?» А он на меня этак глянет сычом: «Это не писанина, товарищ Сидоркин, а финансовые документы. Копии денежных аттестатов на весь комсостав полка. Если бы мы их там оставили, могло бы получиться, что жены и дети командиров в тылу на долгое время денежного содержания лишились бы».
Рассказал нам это Сидоркин, и вот, скажу вам, такое у нас у всех состояние получилось: друг другу в глаза смотреть стыдно. Выходит, человек не того боялся, что его к ответу потянут, а о незнакомых людях в такой обстановке думал.
В общем, вот она и вся недолгая история… Пришлось нам потом с этим Сидоркиным всю сталинградскую войну в катакомбах у Волги просидеть. Оба мы, правда, целы остались. И вот, одни сутки, можно сказать, мы с этим старшим лейтенантом Углевичем на фронте прожили, а всегда он нам потом помнился.
Мачехин опять чиркнул спичкой. Папироса его давно погасла.
— С тех пор я его больше не видел, а оно вон где пришлось встретиться.
Мачехин умолк. Мы с Иваном тоже молчали. На улице по-прежнему свистел ветер.
Проснулся я, когда было уже совсем светло. Запотевшие стекла туманно белели в расплывчатых лучах холодного осеннего солнца. Ветер стих, и дождь перестал.
Мои товарищи уже не спали. Иван, сидя на койке, хмуро натягивал сапоги. Мачехин, вернувшись из сеней, вытирал вафельным полотенцем раскрасневшееся лицо и руки.
К тому времени, как я стал одеваться, он уже натягивал на лоб свою не просохшую за ночь фуражку.
— Ну, до свиданьица, — сказал он. — Надо разворачиваться. С сахаром у нас затор. Требуется сегодня непременно доставить.
Он приложил руку к козырьку и деловито вышел из комнаты. Дробь каблуков его коротко простучала по ступенькам крыльца.
Вскоре вошла хозяйка:
— Чай кто будет пить? Самовар ставить? — спросила она.
— Ну его, с чаем, — отмахнулся Иван. — Я на попутную, и домой. Отпуск сегодня кончается. Надо прибыть вовремя.
Я сказал, что тоже не буду пить чай.
Удовлетворенная нашим ответом, хозяйка кивнула головой и вышла. Вероятно, ей не доставляло особого удовольствия возиться с чудовищем-самоваром.
Минут через десять ушел со своим чемоданом Иван, сегодня вовсе уже не такой картинный, как вчера вечером. С утра говорил он мало, фразами из Швейка не щеголял и был озабочен тем, удастся ли ему скоро сыскать машину в свою сторону. Намерение нагуляться вдоволь Иван, видимо, оставил.
Я принялся накручивать ручку допотопного телефона и, дозвонившись до райисполкома, стал требовать, чтобы мне немедленно дали машину, так как не мог больше понапрасну терять время. Просьба моя была наконец удовлетворена, и вскоре я покинул гостеприимный дом для приезжих.
Районный центр Герасимовское я проезжал в обеденное время. На пустынной центральной улице, через которую проходил наш путь, я заметил знакомую сутуловатую фигуру в черном плаще с откинутым назад капюшоном. Углевич задумчиво шагал к чайной. Вероятно, по пути он заходил в районный универмаг, потому что нес под мышкой большую детскую книжку в яркой обложке. Может быть, это была одна из тех книг, которые редко удается приобрести в городе. Я не окликнул его, и он меня не заметил, погруженный в свои мысли. Мне хотелось есть, и за несколько минут до этого я намеревался завернуть к чайной, но, передумав, решил ехать прямо до глубинного совхоза — конечной точки моей командировки.