Теперь они уже не являлись одним целым. Он как бы отошел на второй план и лишь соответствовал Марии. Замечательный ловитор, он по-прежнему безошибочно справлялся со своим делом, но догадывался — еще год-два, и начнет мешать партнерше, потому что станет невольно раздражать зрителей. О, поверьте, нет ничего жесточе публики, когда ей кто-нибудь не нравится. Люди в рядах не свистят, не прогоняют с манежа. Они казнят равнодушием. И, как бы ты далеко ни находился от сидящих в зале, непременно почувствуешь десятки пар скучающих, если не ненавидящих глаз. Вот тогда-то и падают булавы из рук жонглера, а эквилибрист на проволоке с трудом удерживает равновесие.
Егор Янович снова вздохнул:
— Но тут было, пожалуй, и тяжелее. Ведь к тому же Серж Донатов — наш милый, не очень-то постоянный раньше в своих симпатиях Серега — нешуточно любил Марию. Может быть, она была его лебединой песней. Те, кто знал Сергея издавна, никогда не видели его раньше таким, каким он становился рядом с Марией. Не надо было обладать особой проницательностью, чтобы заметить, как загорался его взгляд, когда он смотрел на свою жену — она была его настоящей женой, — как светлел, когда она ему улыбалась. А до чего же сделался заботлив и внимателен! Нет, тут была не знакомая всем его привычка создавать, как говорят, климат партнерше — здесь угадывалась любовь.
Они бывали всегда вместе: и в наших круглых коридорах, и в цирковой столовой, и в пустых рядах дневного зала, когда наблюдали оттуда за репетицией товарищей. Думалось — эта пара неразделима. Моложавый, подтянутый Серж вполне выглядел парой для Марии, хотя в летах между ними была разница в два десятка, коли не больше.
В воздухе получалось по-другому. Там, под куполом цирка, все заметнее и заметнее становилась разница в возрасте.
Серж Донатов был потомственным циркачом. Понятно, никаких университетов он не кончал. Какое у нас у всех, кто вырос под брезентовым пологом, было образование? Насколько хватало ума у родителей, так и учили. И все же Сергея за неуча принять было нельзя. Скажу, среди других он выделялся. В наших, не искушенных наукой кругах его уважали.
Пораскинул он, видно, умом и решил, что пришло время дать простор Марии. Понял, что не имеет права сковывать ее в лучшие годы. Она была на подъеме. Ей еще оставалось время покорять зрителей. Он отцветал.
Работала тогда в программе группа «Братья Ракитины — гимнасты на батуте». Никакими братьями они не были. Двое и верно Ракитины. Остальные назывались так по традиции номера. Выделялся там из группы один парень — Валентин. Не так чтобы особенно отличался, но, как у нас говорят, имел выход. Заметный был молодой человек. Рослый, торс к талии треугольником. Сложения картинного, и лицом вышел. Женщины заглядывались. С манежа приятно улыбался. Улыбаться у нас тоже, имейте в виду, нужно уметь. Чтобы натурально.
Одним словом, Серж заметил этого Вальку. Тот еще ходил в холостых. Опять-таки в цирковом деле это не пустяк. Мы ведь ездим семьями, и на манеже часто всей семьей. Циркач — как цыган-кочевник. Весь он здесь со своей поклажей: с детьми, а то и с бабками. А тут Валентин — птица вольная. И это положение учел Серж, ну и предложил парню заменить себя в номере. Обещал, что тот не станет жалеть об оставленном батуте. Валька, в чем тут было сомневаться, от радости ног под собой не чуял. А как же! Войти в такой номер! Стать, можно сказать, самим Дональдо!
В Риге мы тогда были заняты в одном представлении. Город большой. Программу исполняли долго. Поглядел я, как Сергей вводил его в номер. Нелегким орешком оказался Валька. С ходу что требовалось брать не мог. По нескольку часов репетировал по ночам и днем, когда только были свободны подвески. Три пота сходило с Валентина. Ой как далеко было до Сержа! Ничего похожего. Только что внешне он был подходящим. Но Сергей от него не отставал.
Упорно возился с Валькой. Считал, видно, что хоть дара у того особого нет, но материал в нем выгодный. Должно получиться. И, представьте, получилось. Вышло!
Егор Янович даже слегка хлопнул меня по коленке.
— Примерно через год, может и чуть побольше, опять с ними повстречался. Мария работала уже с Валентином. Разумеется, номер назывался так же: «Донатовы — воздушный полет», только вместо Сергея в афише стояло имя молодого гимнаста.
Я был занят в том же, что и они, отделении и едва успел переодеться, чтобы проникнуть в зал и увидеть их номер. Черт знает почему, но я, понимаете, волновался, словно меня это близко касалось. Можно было подумать, боялся потерять что-то родное.