— Туземные километры, — усмехнулся Старик. — Кто их мерил?
Ему не ответили.
Прошли еще километра четыре. Вот и колодец! Чуть не бегом кинулись к нему. Симочка первая, сорвав с лица темные очки, наклонилась над черной дырой. Пахнуло прелой гнилью. Камни густо облепила серая масса, высохшая плесень. Часть облицовки обвалилась, ворот разрушен.
— Весело! — протянула Симочка. Кто-то из парней протяжно свистнул.
До «каменных баб» еще километров восемь. А фляги уже почти пусты. Местные жители уверяли, что на пути — древний заброшенный колодец. Там можно пополнить запас воды. И вот пожалуйста!
— Все ясно, — закурив сигарету, сказал Старик. — Без воды, как известно, ни туды и ни сюды. Надо поворачивать…
— Поворачивать?! — вскочила Симочка. — Без результатов? Иу, знаете…
Кирилл — влюбленный в Симочку сухой, длинный, как оглобля, археолог, кандидат наук, — сказал:
— Может, оно и мудро, но как-то… некрасиво. И не привыкли мы бросать начатое. Дойдем!
— Дойдем! — поддержали «Мотя-Котя». Так все в отряде звали двух неразлучных друзей, студентов Матвея и Константина.
— Ну, предположим, дойдем, — согласился Старик. — А обратно? Без воды…
— Ничего! — воскликнула Симочка. — Можно денек и без воды. Люди по трое суток не пили.
— И вообще, — добавил Кирилл, — впятером там делать нечего. Сфотографировать «каменных баб», сделать обмеры — работа всего на час для двоих. Так что у кого нервочки — вполне может вернуться…
Старик пристально посмотрел на него, даже шрам на шее у Старика побелел. Хотел сказать что-то резкое, но сдержался.
И снова пятеро зашагали песчаной тропой.
Впереди шли «Мотя-Котя». Котя был коротышка, ниже Симочки, и это очень огорчало его. Он даже старался по возможности не стоять рядом с длинным Кириллом, чтобы не подчеркивать свою низкорослость. Был он застенчив и молчалив. Его друг Мотя шутил, что, если бы справедлива была поговорка: «молчание — золото», — Котя давно уже стал бы Рокфеллером.
Сам Мотя был тоже невысок, но, в противоположность Коте, весьма речист. На все упреки он усмехался: «А я и за себя и за Котю».
Был он добродушен и любил мурлыкать одну и ту же милую песенку:
И сейчас «Мотя-Котя» шли впереди. Мотя что-то говорил, Котя изредка молча кивал.
…Когда фляги пусты, пить особенно хочется. И хотя недавно никто даже не думал о воде, теперь, когда выяснилось, что ее нет, все вдруг остро ощутили жажду. С каждым километром она жгла сильней…
Но вслух никто о воде не вспоминал. Словно в той детской игре: «„Да“ и „нет“ не говорите, „черное“ и „белое“ не покупайте…»
Симочка старалась отвлечься, оживленно спорила с Кириллом о концертах Имы Сумак, о кинофильме «Ночи Кабирии», о том, могут ли быть здесь «каменные бабы» или это просто вымысел местных жителей. Кирилл ведь был известный «бабник». Так в шутку называли его друзья, потому что он опубликовал уже две статьи о «каменных бабах» в Сибири.
— Да, странно, — сказал Кирилл. — Обычно изваяния находятся возле рек. А тут — в песках…
Он покачал головой. Голова Кирилла походила на негатив: лицо черное, загорелое, а волосы русые, к тому же выгоревшие.
Километра через три устроили привал. Солнце жгло так яростно, так люто, — казалось, прожигало до костей. Воткнув в песок несколько колышков, Старик укрепил брезент. Тени получилось мало. Только головы умещались, ноги и тела вылезали на солнце.
Долго лежали, подняв ноги на вещевые мешки, потом поели: консервы, галеты, сыр. Кирилл достал из кармашка рюкзака две размякшие, похожие на какое-то коричневое тесто плитки шоколада и, разделив на пять частей, предложил всем.
Старик отрицательно мотнул головой.
— Не рекомендую, — сухо сказал он. — Еще больше захочется пить…
— Зато калории, — возразила Симочка и откусила вязкий уголок от тающего в руках шоколада.
Вскоре все задремали, последним — Старик. Спал он беспокойно, вздрагивал, что-то бормотал: казалось, и во сне его мучает тревога.
Снился ему стадион, их довоенный студенческий стадион. Он бежит «пятачок».[1] Идет впереди всех. Шаг длинный, с расслаблением. Хороший шаг. Но вдруг где-то на четвертом километре сводит ногу. Что такое?! Ведь он столько раз проходил эту дистанцию! Почему же?
А! Это мешает осколок в бедре. Но ведь осколок — это позже — на фронте, а стадион — это еще до войны. Как же?
Он пытался во сне разобраться в этой неувязке, но не смог. Сопел, ворочался, встал.
Разбудил всех. Подходил к каждому и молча дергал за ногу.
Зной уже спал. Так хотелось еще полежать в холодке. Но Старик вскинул на спину рюкзак и стоял, насупив широкие, косматые брови.
Надо было идти. До «баб», судя по рассказам старожилов, еще километров пять. Успеть бы заснять их, а темнеет в этих местах рано и как-то внезапно, стремительно.
Шли цепочкой. Старик впереди.
— Торопится, — указывая на него глазами, шепнула Симочка Кириллу, — Начитался, как в пустынях умирали от жажды…
Но отставать от Старика им, молодым, было неловко, и все удлиняли шаг. Старик словно на веревке тянул их за собой.
О воде никто не говорил. Симочка все время ощущала во рту приторную сладость. То и дело облизывала она зубы и нёбо. Но язык был сухой. Сладковатый привкус шоколада не исчезал.
«А Старик-то был прав», — это еще больше злило Симочку.
Миновали отлогий, широкий холм, своей удивительно правильной формой напоминающий шатер. Местные жители, объясняя дорогу, говорили, что от этого холма до «каменных баб» километра три-четыре.
Все взбодрились, ускорили шаг. Уже близко!
Собственно говоря, «каменные бабы» вовсе не входили в первоначальные планы экспедиции. Отряд приехал для раскопок древних захоронений. Но местные жители настойчиво повторяли, что всего в семидесяти километрах от лагеря высятся два огромных грубо обтесанных камня, напоминающих человеческие фигуры. Кто из археологов удержится от соблазна? А вдруг это в самом деле неизвестные «каменные бабы»? Те, которые уже обнаружены в Монголии, в Туве, на Алтае. Те самые «каменные бабы», вырубленные много сотен лет назад, о которых сейчас столько спорят ученые?
Начало уже смеркаться. Теперь «каменные бабы», если они существуют, были уже где-то совсем рядом, — вероятно, чуть восточнее.
Но тьма все сгущалась. Развели костер, вспороли банки с консервами. Хоть и проголодались, жевали вяло: сухой кусок застревал в горле.
Потом каждый подержал над губами перевернутую флягу. При этом все считали необходимым шутить, похлопывая по донышку. Но каждый жадно ждал хоть малюсенького глотка воды. Однако — ни капли…
Старик сидел в сторонке, фляга в брезентовом чехле висела у него на боку. Он не открывал ее, не тряс над губами.
«А нет ли у него там?..» — вдруг мелькнуло у Симочки.
За весь путь она только раз видела, как Старик пил.
Может, сохранил воду и втайне бережет ее? Чтобы не делиться со всеми…
После дневного пекла особенно ощущался ночной холод. Ничего теплого у археологов не было. Подстелили брезент, легли, прижимаясь друг к другу. Симочке уступили место поближе к костру. Корявые, массивные, как железо, плети саксаула горели нехотя, даже не горели, а тлели. Старик иногда просыпался, кидал в затухающий костер таблетку сухого спирта и снова ложился.
…Едва стало светать, Старик поднял всех. Молча дергал каждого за ногу.
— Оригинальный у вас способ побудки, — сказала Симочка. — Что-то самобытно-сермяжное. За ногу — и все…