Но слава имеет и свои неудобства. Как-то я сказал Михаилу Михайловичу Сомову, что самолеты за последнее время ходят перегруженные. Он серьезно ответил:
— Насколько я понимаю, твои ребята, если нужно, полетят и на лопатах, а ты толкуешь о какой-то перегрузке.
Словом, убедить наших пассажиров в том, что авиация может быть иногда бессильной, мы не смогли.
Я вернулся в пилотскую кабину и посмотрел на наш новый «прибор» — зарубку на центральной стойке смотровых стекол пилотской кабины. Жалко, что такую же зарубку мы не поставили на стекле авиагоризонта. При взлете в плохую погоду летчики пользуются этим прибором. Правда, он не дает точного определения взлетного угла, но сейчас он нам нужен.
Я перевел взгляд на приборную доску и заметил, что скорость ветра уже сорок километров в час. Ветер — вот кто поможет нам уйти из Пионерской!
Самолет был на старте, впереди на несколько десятков метров просматривалась полоса, а дальше из-за мглы ничего не было видно. Казалось, площадка обрывается где-то совсем близко. Хорошо, что ветер встречный, это уменьшит разбег машины. Моторы работают на полной мощности. ЛИ-2 вздрагивает и, как бы нехотя, трогается с места. Ну, машина, не подведи!
Самолет постепенно набирает скорость. Как и в прошлый раз, опять ищем наивыгоднейший угол взлета. Под крылом мелькнул последний костер, огораживающий взлетную площадку. Машина бежит по целине, то проваливаясь куда-то, то ударяясь о твердые снежные надувы. Выключать моторы и приостанавливать взлет уже поздно. Скорость движения нарастает с каждой секундой, стрелка спидометра подошла к ста километрам. Машина должна вот-вот оторваться от льда. Впереди мгла. Прыгая по ухабам и сотрясаясь от ударов, несется наш самолет в неизвестность... И вдруг машина поднялась в воздух. Мы еще не верим в такое счастье и ждем удара о снег, но проходит секунда, вторая... Летим!
— Шасси! Убрать шасси! — кричу я механику.
Зайцев хватает за ручку управления шасси и доводит ее до верхнего упора, но в это время радист Меньшиков сообщает, что правая лыжа висит. Глядим с Поляковым в боковые смотровые окна и видим, что не только правая, но и левая лыжа «опустила нос», а из пакетов подъема лыж свисают оборванные шнуровые амортизаторы. Значит, когда машина бежала по снежной целине, порвалось еще несколько амортизаторов, а те, что еще остались, не могли удержать лыжи в горизонтальном положении.— Николай, держи скорость не более ста пятидесяти километров, иначе мы запросто сыграем в ящик!
Все смотрят на приборную доску, где светится стрелка указателя прибора скорости. Наконец шасси убрали, но лыжи остались в прежнем положении.
Теперь можно подумать и о другом. При взлете все внимание было сосредоточено на приборах, мы думали только об одном — взлететь, обязательно взлететь. А сейчас снова мысли: где Каш? Радист внимательно слушает эфир.
Вдруг лицо его расплывается в улыбке.
— Иван Иванович, слышу Каша!
— Спроси, где он находится.
Через несколько минут я читаю радиограмму с борта АН-2: «Впереди по курсу вижу горы».
Это еще что такое? Откуда они взялись? Как это Каш попал в горы? Единственные горы в этом районе — это горы Страктона, но они находятся в двухстах километрах от нас. В порядке ли у Каша компасы?
Вместе со штурманом Морозовым мы еще раз внимательно просматриваем карту и приходим к выводу, что АН-2, очевидно, отклонился от генерального курса влево и действительно находится в районе гор Страктона.
Положение экипажа АН-2 было не из приятных. Шлем радиограмму, в которой предлагаем Кашу немедленно повернуть на бухту Депо. Одновременно просим сообщить, как у них с горючим. На север, только на север должен лететь АН-2, к берегу моря Дейвиса. Даже если не хватит горючего, чтобы дотянуть до аэродрома, можно совершить посадку на припай.
Ответ от Каша пришел сейчас же: «Горючее еще есть, ваши указания принял к исполнению, следую курсом к берегу моря Дейвиса».
Это всех немного успокоило. Наше положение было тоже незавидным, каждый думал о лыжах: выдержат ли последние оставшиеся амортизаторы? Самолет летит в черном небе, и только внизу проглядывается белесая снежная целина. Впереди по курсу показались огни Мирного, их далеко видно в ночи. Чем ближе мы подходили к аэродрому, тем отчетливее выделялись две ярко освещенные взлетно-посадочные полосы. В шлемофоне слышим знакомый голос руководителя полетами Василия Васильевича Бобкова.
— Борт Н-470, сообщаю условия посадки!
Но теперь не до условий посадки. Сразу иду на снижение, делать официальный круг и соблюдать инструкции некогда. Заходим на взлетную полосу. Даю команду механику:
— Шасси!
Кажется, что машина какое-то мгновение застыла в воздухе... Шасси выпущены, но лыжи продолжают висеть. Под нами промелькнул ледяной барьер. Приближаемся к аэродрому, вот уже начинается посадочная полоса. Скорость полета уменьшается, и когда доходит до 125 километров, лыжи поднимают свои носы... Земля!
Мы еще катимся по аэродрому, а уже кто-то кричит:
— Смотрите, впереди на горизонте два огня! Это «Аннушка», это Каш!
Рулим к стоянке. Пропеллеры делают последние обороты и останавливаются. Члены экипажа молчат в каком-то оцепенении. Видимо, после огромного нервного напряжения всем потребовалось время, чтобы прийти в себя.
Мы не заметили, как к самолету подошел вездеход. Это жители Мирного приехали встретить участников санно-тракторного похода. Через несколько минут наши пассажиры попали в объятия друзей. Смех, шутки, поцелуи...
Мы стояли в стороне и понимали, что никому сейчас до нас дела нет. Ни пассажиры, ни встречающие не знали, чего стоил нам этот полет. Да и зачем им было знать? Это дело летчиков.
Через несколько минут благополучно совершил посадку Каш. Усталые возвратились мы на вездеходе домой. Приятно было попасть в уютный летный домик.
Я жил в одной комнате вместе с Димой Морозовым. После ужина решили сразу же лечь спать.— Дима, надо будет завтра выяснить, почему Каш заблудился. Сам понимаешь, в это время года опасно терять ориентировку.
— Хорошо, завтра разберем подробно этот полет. Спокойной ночи.
Рано утром я был разбужен громовым голосом нашего местного «Левитана». Очевидно, когда мы были в полете, кто-то зашел в нашу комнату и включил репродуктор на полную мощность. Диктор говорил интересные вещи:
— По донесению штурмана Михаила Михайловича Кириллова вчера во время полета на Пионерскую экипаж АН-2 открыл в районе гор Страктона мощные гейзеры. С воздуха было видно, как бьют они из глубоких ущелий...
Далее следовало «научное» обоснование этого природного явления в Антарктиде. Диктор закончил свое удивительное сообщение словами:
— Надо полагать, это одно из замечательных открытий двадцатого века.
Ничего себе! Я вскочил с кровати. Морозов смотрел на меня сонными глазами.
— Ты слышал, Дима? Экипаж АН-2 вчера в горах Страктона открыл гейзеры.
— Я что-то, Иван Иванович, не помню, вчера, перед тем как ложиться спать, я беседовал с Кирилловым, но о гейзерах он мне ничего не говорил. Расскажи подробно, в чем дело.
— Да я сам ничего не знаю толком. Сегодня на работе все выясним. Думаю, что здесь какая-то ошибка.
... Обсуждение вчерашнего полета АН-2 пришлось отложить. В поселке в этот день только и было разговоров об удивительных гейзерах в горах Страктона. Некоторые уже строили планы использования «горячих источников», ученые требовали, чтобы их немедленно доставили на место открытия. Все приставали к Кириллову. Признаться, мне самому хотелось его увидеть, но он почему-то избегал со мной встречи. Вечером ко мне пришел Алексей Аркадьевич Каш и молча положил на стол рапорт.