А ветры здесь особенные. Они пронизывают насквозь полярное обмундирование, а мелкий колючий снег проникает через одежду, набивается в рот и нос, не дает дышать. Особенно много хлопот он доставляет механикам, которым нужно всегда держать машины в готовности к полетам. Обычно ветер забивал плотным снегом всякое свободное пространство под капотами моторов, в плоскостях и хвостовом оперении, проникал внутрь моторов. Пурга иной раз и недолго продолжается, но всегда наделает столько, что потом приходится работать всему отряду. Механикам, да и всем остальным членам авиационного отряда приходилось откапывать самолеты из-под снега, их заметало иногда по самые крылья. А сколько труда и времени уходило на то, чтобы подогреть моторы и масло в баках! И вся эта работа шла на воздухе при сковывающем движения морозе. Печек, которыми располагал наш отряд, конечно, не хватало. Помню, как однажды я пришел на аэродром посмотреть, как идет подготовка самолета Н-470 к полету на Пионерскую. Несколько дней был ураганный ветер, и снег занес наши машины.
— Н-470 будет готов к полету не раньше, чем через семь часов, — сказал бортмеханик Зайцев. — Снег забил все и вся, а у меня не хватает печек.
— Почему не хватает? Неужели для одного самолета мало двенадцати печек? Поставь все, и машина будет готова не через семь часов, а через два. Якубов уже подготовил грузы для станции, а мы, видите ли, еще не готовы. Поторопитесь, я сообщил на Пионерскую, чтобы приготовились к приему грузов.
— Иван Иванович, у нас не двенадцать печек, а всего только три. Мы уже неделю, как ищем остальные девять, но что-то пока не находим.
— Как ищете? А вы разве не знаете, куда были сгружены ящики авиационного отряда?
— Знать-то знаем, но сейчас все занесло. Уйму снега перекопали, но без толку. Ума не приложу, куда они девались.
Пришлось всем отрядом пойти на розыски печек. Наш приборист, он же исполняющий обязанности начальника складов авиационного имущества, Владимир Михайлович Ганюшкин, нашел ведомости на принятые с судов грузы и подтвердил, что ящики, которые мы ищем, были сгружены с «Лены» на берег Антарктиды.
— Ну, что будем делать? — спросил я ребят.
Они уныло молчали. Действительно, если мы не разыщем эти печи подогрева, нам придется очень плохо.
— Эврика! — вдруг воскликнул авиатехник Романов. — Я хорошо помню, что эти печки лежали в твиндеке четвертого трюма «Лены». Значит, они здесь, в Мирном!
Все рассмеялись.
— Подумаешь, открытие сделал. Мы и без тебя знаем, что они в Мирном, — пробасил Зайцев. — Вот если бы ты сказал, что они лежат, ну, положим, у летного домика, тогда — другое дело.
— Но я же не кончил, дайте мне договорить, — обиженно проговорил Романов. — Я предлагаю собрать все фотографии, которые имеются у наших полярников, и, может быть, по ним мы сможем определить, где лежат ящики.
— Смотри, какой следопыт нашелся! Что ж ты думаешь, эти ящики специально для нас фотографировали? Милые летчики, вот фотография, смотрите на нее и копайте, авось, найдете, что ищете!
— Романов дело говорит, — вмешался я в разговор. — Теплых складов мало, грузы лежат в основном на воздухе, и дальновидные товарищи, зная, что зимой все занесет снегом, сфотографировали складские площадки. Кстати, это не мешало бы сделать в свое время и нам. Словом, давайте попробуем поискать наши печки этим способом.
И вот члены авиационного отряда стали копаться в фотографиях. Вначале они боялись, что эту затею поднимут на смех, но большинство работников экспедиции отнеслись к ней вполне серьезно. Действительно, многие складские площадки были сфотографированы, и по номерам на ящиках можно было легко определить, что в них находится.
К сожалению, фотографии нам ничего не дали. Тогда пошла охота за непроявленными пленками. Некоторые фотолюбители старались не встречаться с Зайцевым, но попадались к другим работникам отряда и отделаться от них уже не могли.
Как-то старший научный сотрудник Глебовский зашел в фотолабораторию и небрежно бросил на стол одну непроявленную кассету. Как раз в это время Зайцев проявлял пленки, которые ему принесли ребята.
— Алексей, попробуйте, проявите мою кассету. Если мне не изменяет память, здесь должны быть кадры, которые вас интересуют. Впрочем, может быть, это и не те снимки, потому что две другие кассеты я засветил и пленку выбросил.— Спасибо и за это. Проявим — посмотрим. Вечером я зашел в лабораторию. Алексей сидел совсем
сонный, но не хотел уходить, пока не проявит все пленки.
— Не мучайся, Алексей, иди спать, утро вечера мудренее.
— Вот проявлю последние две пленки и пойду, — зевая, проговорил Зайцев. Я пожелал ему успеха и пошел домой.
Уже засыпая, я услышал, как хлопнула крышка верхнего входного люка, затем скрипнула дверь в боллерной. Не было сомнения, что это пришел Алексей Ильич Зайцев. Последнее время он, перед тем как идти спать, всегда заходил в боллерную и оставался там некоторое время. Очевидно, ему хотелось побыть одному со своими мыслями.
Я позвал его, но он, не заходя в мою комнату, пробурчал:
— Опять безрезультатно, Иван Иванович!
— Ложись спать, завтра, может быть, что-нибудь придумаем.
Зайцев не ответил мне. Через несколько минут дверь в боллерной скрипнула, затем хлопнула крышка входного люка.
«Вот непоседа, — подумал я. — Опять ушел проявлять свои пленки. Когда же он, наконец, ляжет спать?»
Не помню уж, сколько еще прошло времени. Раздался телефонный звонок: дежурный радист передал мне текст телеграммы от родных. Я поблагодарил его и предался приятным мыслям. Там, на Большой Земле, сейчас лето. Я вспомнил теплые дни в Опалихе, сосновый бор, зеленый ковер буйных трав, ромашки... Мои мечты были нарушены сильным ударом крышки верхнего люка; затем что-то с грохотом съехало по короткой лестнице на пол и, судя по звуку, ударилось о бочку с водой. Я вскочил и выбежал в соседнюю комнату. Прямо передо мной стоял сияющий Зайцев, в руке он держал проявленную мокрую пленку.— Вот они, наши печки, Иван Иванович! — торжествующе закричал он.
Я взял пленку и поднес ее к свету. На одном из снимков можно было увидеть наш дом и рядом с ним ящики.
— Ну и что? — спросил я Алексея Ильича. — Что ты мне показываешь этот негатив, на нем ничего нельзя разобрать. Да и откуда ты взял, что в этих ящиках могут быть печки?
— А ты посмотри через это, — он дал мне лупу.
Я начал внимательно разглядывать центральную часть негатива и ясно увидел на ящиках номер.
— Вижу на ящиках маркировку А/0-479. Ну и что?
— А то самое. Я ведь не так просто начал поиски. Взял у Романова номера, под которыми эти печки, — чтоб им пусто было, — записаны в коносаментах. А там ясно сказано, что двенадцать ящиков под одним номером — печи обогрева, получатель — первая комплексная советская экспедиция, авиаотряд.
— Ну, Алексей, поздравляю, это действительно большая удача. А теперь марш спать.
— Спокойной ночи! Теперь высплюсь на славу, — сказал Алексей и, бережно держа в руке пленку, отправился в свою комнату.
Утром, если это можно было назвать утром, так как у нас все равно темно, все обитатели авиационного домика направились на поиски ящиков, забрав с собой трехметровый железный прут. Метрах в трехстах от нашего дома начали мы этим прутом зондировать снег.
— Ну, это все равно, что искать иголку в стоге сена, — заметил кто-то, но испуганный грозным взглядом Зайцева, продолжал трудиться с еще большим рвением.
Сколько длилась эта работа, не помню, но наконец прут наткнулся на что-то твердое. И сейчас же десяток лопат вонзился в снег. Через некоторое время раздался стук о дерево, и вслед за ним радостный вопль:
— Нашел, нашел!— Погодите орать, — строго сказал Зайцев. — Давайте сюда бульдозер, а то лопатами будем копать до второго пришествия.
Подошел бульдозер, управляемый опытным водителем Михаилом Тимофеевичем Акентьевым. С каждым заходом трактора траншея становилась все глубже. Скоро появился угол какого-то ящика.