Но вот стало известно, что наш полк вооружается пикирующими бомбардировщиками "Пе-2". Мы начали изучать стрелковое и бомбардировочное вооружение этого самолета. Затем стали ходить на соседний аэродром помогать чистить пулеметы и подвешивать бомбы. Техники строго и придирчиво принимали нашу работу, но мы не обижались, прислушивались к каждому замечанию, чтобы скорее приобрести опыт.
Когда же наш полк получил самолеты, мы уже могли самостоятельно, со знанием дела обслуживать все учебно-тренировочные полеты наших летчиц и с каждым днем становились все более уверенными в своих силах.
* * *
Работа на фронте была очень напряженной. Летные экипажи выполняли задания в условиях сплошного зенитного огня, зачастую вели упорные и тяжелые воздушные бои с истребителями противника. Часто машины возвращались с десятками пробоин, с поврежденными моторами, с пробитыми бензобаками. Для нас, техников и вооруженцев, это были горячие дни. Мы работали до наступления темноты, а с рассветом уже были на стоянке, чтобы успеть проверить готовность машин к бою, узнать задачу на вылет и подвесить бомбы. Работали быстро, сосредоточенно, и не было случая, чтобы мы опоздали.
Когда экипажи возвращались с задания, техники, механики, мотористы с первым гулом приближающихся самолетов устремляли свои взгляды вверх. Каждый старался узнать свой самолет в воздухе по звуку мотора и по "почерку" летчика определить состояние машины. Один за другим самолеты идут на посадку. Вот и моя машина плавно коснулась колесами земли, миновала посадочные знаки, еще несколько метров пробега, и она уже рулит на стоянку. Отличная посадка! Сердце наполняется гордостью за своего командира. Но вот моторы выключены. Открываем нижний люк и помогаем вылезти из кабины летчику Маше Лапуновой и штурману Наде Васильевой. Сняв шлемофон и вытирая пот с лица, командир обращается к нам:
- Задание выполнено. При подходе к цели был большой зенитный огонь. Хотя мы и маневрировали, но возможны мелкие пробоины. Тщательно проверьте самолет.
Потом она обращается ко мне:
- А вы, товарищ Чалая, пополните боекомплект. На обратном пути нас встретили "мессеры" и навязали бой. Штурман и стрелок-радист расстреляли все патроны, вынуждены были применить авиационные гранаты. Проверьте пулеметы, не исключен еще вылет на сегодня!
Проверку начинаю с бомболюков: все ли бомбы сброшены, все ли пиропатроны сработали. Затем проверяю работу механического и электрического сбрасывателей. В это время подбегает запыхавшийся посыльный с командного пункта. Это Оля Варгина.
- Чалая, алло; где ты?
- Здесь! - отзываюсь я из бомболюка.
- Получено боевое задание! Бомбовая нагрузка на вашу машину: две сотки, две по пятьдесят и две кассеты осколочных. Ясно?
- Ясно! - отвечаю я. - Нагрузка: две сотки, две по пятьдесят и две кассеты осколочных!
- Точно. Действуй! Готовность самолета к вылету через тридцать минут!
И Оля уже мчится к следующему самолету.
Скорее в кабину! Быстро проверяю пулеметы стрелка-радиста и штурмана. Моторист подает пулеметные ленты и авиационные гранаты. Пока я готовлю пулеметы, моторист устанавливает лебедку, чтобы подвесить кассеты с осколочными бомбами. Кассет - две. В каждую нужно уложить по 80 мелких бомб весом по два с половиной килограмма, предварительно вывернув пробку и ввернув взрыватель. Десять-двенадцать минут - и кассеты готовы. Дружно, всем экипажем, подносим их к бомболюкам. Моторист уже у лебедки. Минута - и кассета плавно плывет в бомболюки. Теперь я направляю ее и слежу, чтобы плотно закрылся замок. Пока мы с мотористом заканчиваем подвеску кассет, к самолету уже поднесены бомбы, начинаем их подвешивать.
Так проходила работа вооруженца, незаметная, но физически тяжелая и очень ответственная, от нее зависел успех боевого вылета экипажа. Иногда нам приходилось подвешивать бомбы по три-четыре раза в день, и притом в разных вариантах, так как в связи с быстрым продвижением войск часто менялись объекты ударов и требовались различные средства для их поражения.
Помимо ухода за вооружением, на нас возлагалось и несению караульной службы. Особенно тяжела была эта служба зимой. Вспоминаю аэродром в Поволжье. Сплошная степь, никаких ориентиров. Вьюги, снежные бураны, метели. Ураганный ветер поднимал снежные смерчи. Вон, свист, рев снежной бури заглушал не только человеческий голос, но и автоматную очередь. Ледяной ветер сквозь ватную куртку и брюки тысячами игл впивался в тело. Снежные колючки упрямо лезли за воротник, впивались в лицо. В такую ночь трудно было разыскать даже стоянку самолетов, и зачастую смена караула запаздывала, разводящий не мог найти посты. Поэтому иногда приходилось стоять на посту почти по две смены, предельно напрягая слух и до рези в глазах вглядываясь в снежную мглу, - ведь именно в такую непогоду врагу легче незаметно подойти вплотную к боевой машине, к вверенному тебе посту.
Летом караульную службу нести было легче, но и здесь всегда приходилось быть начеку. Помню такой случай. Аэродром Выселки на Северном Кавказе. На границе огромного летного поля - высокая, по пояс, трава, а дальше поле подсолнуха. Темная, безлунная ночь. Осторожно обхожу стоянку, стараясь ступать бесшумно. Везде тишина. Присаживаюсь и зорко всматриваюсь в темноту - на фоне неба виднее. Кажется, все спокойно, нигде ничего подозрительного. Продолжаю обход, временами замирая на месте и чутко прислушиваясь. Вдруг слышу шорох в траве. Стараюсь не дышать. Вот опять что-то шуршит. Нет, это не ветер. Шелест ближе. Догадываюсь, что в траве ползет человек. По звуку определяю направление. Кричу: "Стой! Кто идет?" Ответа нет, тишина. Повторяю: "Стой, стрелять буду!" Опять тишина. Даю предупредительный выстрел в воздух. Слышу голос из травы: "Я налаживаю связь".
- Встать, руки вверх, повернись спиной!
Из травы поднимается высокая фигура и выполняет мою команду. Выстрелом вызываю разводящего. Беру задержанного на прицел, предупредив, что при малейшей попытке к бегству буду стрелять. Он, очевидно, это понимает и стоит как вкопанный до прибытия разводящего. Задержанный, конечно, не имел никакого отношения к проверке связи. Наутро перед строем мне была вынесена благодарность за бдительность и отличное несение караульной службы.