Полет идет нормально. Но вот с самолета Сажина радист Олег Филатов донес: «Облачность десять баллов, идем в дожде». Через несколько минут тревожные сигналы стали поступать и с других кораблей: «Пробиваем облачность, высота три тысячи пятьсот метров, ливневые осадки».
– В чем дело? Откуда взялась облачность с ливневыми осадками?
Синоптик Свистова обзванивает своих коллег, выясняет, с чем связаны непредвиденные изменения погоды. Однако наше беспокойство было напрасным. В 22.20 Филатов сообщает: «Облачность шесть баллов, высота тысячу пятьсот метров, все в порядке».
Полет продолжается. Самолеты в воздухе уже свыше трех часов, приближаются решительные мгновения – корабли выходят на цель.
Скажу прямо, сам совершил около двухсот боевых вылетов, сотни пережил на земле, управляя боевыми вылетами части, но побороть волнение, тревогу сердца за экипажи, когда наступает время удара, так и не смог. Может это потому, что над целью пришлось наглядеться всего, и я себе ясно представлял, что ожидает близких мне боевых товарищей, из которых многие и многие остановились на крыло», росли, мужали не без моей помощи, почти каждого из них я готовил к этим полетам. Каждый из них был мне близок и дорог. Минуты кажутся длинными-длинными.
Я не выдерживаю и иду к Маковскому на узел связи. Маковский тоже напряжен. Сосредоточившись, ждет знакомых позывных. По экипажи молчат. Он снимает наушники.
– Что за чертовщина, товарищ командир, все молчат, как сговорились.
В наушниках слышны какой-то скрип, треск атмосферных разрядов, но нет желанных позывных.
Лишь на двадцать пятой минуте начали поступать донесения. Первым вышел на связь Илья Земляной: «Задание выполнено, иду обратно». За ним стали докладывать о выполнении задания остальные. Многие уже прошли первый контрольный рубеж. Командир группы наведения Николай Готин сообщил: «Цель освещена хорошо, огонь зенитной артиллерии сильный, пожаров четыре, взрывов в порту три».
Не было связи только с двумя самолетами Винарского и Гришина. Я попросил Маковского переключить нa них один приемник и внимательно прослушивать эфир.
В первом часу ночи радист Титов ловит слабые позывные и донесение самолета Гришина. Маковский тут же расшифровывает его: «Подбит, повреждена бензосистема, иду на вынужденную». Место посадки Гришин не сообщил. Хоть бы дотянул и сел в расположении своих!
По-прежнему молчит Винарский – что с ним?
Ровно в час ночи над аэродромом послышался гул моторов, и вскоре один за другим, разрезая световой тоннель посадочных прожекторов, стали приземляться самолеты.
Разгоряченные боем и сложным полетом, возбужденные и довольные своим успехом, входили командиры кораблей и штурманы на КП и, как всегда после доклада о выполнении задания, спрашивали, все ли вернулись. Узнав, что нет Винарского, а Гришин подбит и сел где-то на вынужденную, хмурились.
– Да, это была трудная ночь. Фашисты огрызались с ожесточением обреченных.
…Когда командир 2-й авиаэскадрильи Илья Земляной вышел на Одер, он, как было договорено еще на земле, включил командную радиостанцию и стал связываться со своими командирами отрядов. Гришин, услышав Земляного, сразу ответил: «Все в порядке, слышу хорошо». Отозвался и Винарский. Они оба летели недалеко, в пяти – семи километрах от своего командира.
Над целью и вблизи ее было ясно, сверкали звезды. Несмотря на дымку, висевшую над морем, город и гавань Свинемюнде просматривались хорошо.
– Иду на цель, бросаю первые бомбы, – громко сказал в микрофон Николай Готин.
Через минуту Земляной увидел мгновенно вспыхнувшую огненную завесу из трассирующих и рвущихся на разных высотах зенитных снарядов, десятки мощных световых лучей зенитных прожекторов, прощупывавших небо. Как пройдет Готин этот смерч из огня и металла? Вспыхнули бомбы и залили мертвенно-бледным светом вражеский порт, который стал виден, точно днем. Вслед за этим в воздухе вспыхнула и стала падать к земле зеленая ракета. Это был условный сигнал командира группы наведения: цель обозначена точно, можно сбрасывать осветительные бомбы и начинать ее бомбардировку.
Земляной зашел на догорающие светящие бомбы и сбросил свои. Начали бомбить цель бомбардировщики. Огонь зенитной артиллерии усилился; казалось просто удивительным, что самолеты, идя над целью, протискиваются между непрерывными разрывами зенитных снарядов. Подошла очередь самолета Гришина. Он зашел на догорающие светящие бомбы, сброшенные с самолета Земляного, и услышал спокойный голос Готина:
– «Сокол-одиннадцать», «сабы» сносит в море, возьми поправку на ветер.
А огонь зенитных орудий становился все крепче. Небо над Свинемюнде сверкало как от праздничного фейерверка. Разрывы зенитных снарядов переместились на большую высоту, вражеские зенитчики теперь вели огонь по пролетавшим там бомбардировщикам. В тот момент, когда Гришин стал разворачивать свою машину и уходить подальше от берега, чтобы сбросить бомбы с учетом ветра, зенитный снаряд угодил в правый мотор. Самолет вздрогнул, покачнулся, затрясся, стал захлебываться подбитый мотор. Но штурман успел сбросить осветительные бомбы, и они гирляндой повисли над городом.
Гришин сбавил обороты моторов и с небольшим скольжением и со снижением вырвался из зоны зенитного огня. Правый двигатель остановился. Осколком зенитного снаряда была повреждена бензосистема самолета, из правой группы баков стал быстро вытекать бензин. Когда подходил к концу бензин и левой группы бензобаков, экипажу ничего не оставалось, как искать место для вынужденной посадки. Смелость, зоркость, хладнокровие и точный расчет командира корабля позволили отважному экипажу с честью выйти из казалось бы безнадежного положения. Гришин в ночной тьме отыскал среди леса подходящую площадку и с помощью членов экипажа, которые ракетами подсвечивали местность, произвел посадку самолета на фюзеляж. Самолет не был поврежден.
…Винарский вывел свой самолет на цель в тот момент, когда немцы открыли ураганный огонь из всех орудий наземных и корабельных батарей.