– Вскоре лежала уже огромная груда недвижимых тюленей. Тринадцать с половиной тысяч штук мы насчитали. Теперь опять нужна была сноровка и дружная работа. Следовало кучи разобрать и этим спасти тюленьи шкуры и жир от «загара». Затем у нас пошли в ход ножи. Люди, как заведённые, полосовали зверя, отделяя шкуру со слоем жира от тушки. Надо было спешить: приближалась ночь. Все шкурки счалили, оставили их на островке на якорях. Ведь вдруг подует ветер с моря, вода поднимется, тогда всё как есть смоет и пропадёт наш труд. А пока, сколько осилим, тут же берём – чалим по сотне шкурок на «куканы» и по воде буксируем к своей стоянке, грузим на рыбницы. Вот и всё, – закончил Григорий Андреевич и, как бы в доказательство того, что рассказ окончен, провёл по губам своей огромной, дублёной морозом ладонью.
– Ну, нам пора, – заторопился Орлов. – Вы уж извините, время у нас в обрез, – и встал.
– Ничего себе, Григорий Андреевич. Только сказать легко: всё. Втроём напали на такое стадо морского зверя! Это же риск, геройство, – говорил поражённый пассажир.
Григорий Андреевич молчал.
– Ничего, впереди ещё много геройского труда будет, – говорил за него Сергеев. – Видите, у нас ещё груды неубранных «хоровин», – показал он на заваленные палубы. – Ночь будем работать, а завтра – на бой. Время упускать нельзя!
Белый гидросамолёт с рёвом проскочил меж утюговатых рыбниц. Волны с силой ударялись о его борта, разлетаясь в мелкие брызги. Наконец, набежала сильная волна и отбросила гидроаэроплан, как мяч. Набирая высоту, самолёт описал над флотом круг и, удаляясь, быстро исчез в хмуром осеннем небе. А тюленщики всё ещё смотрели ему вслед. Самолёт сейчас был им дорог, как свои сильные рабочие руки.
НЕОЖИДАННЫЙ ЛЕДОСТАВ
Автомашина быстро проскочила последнюю улицу города и, вырвавшись на степной простор, затерялась в предрассветной темноте. Лучи сквозь щель прикрытых фар желтовато-тусклым пятном падали на дорогу, ведущую к аэродрому. Налетавшая холодная струя будто омывала лица людей, сидевших в кузове, снимала с них следы недавнего сна.
Вскоре под напряжённый гул мотора машина тяжело взобралась на бугор и, спустившись с него, остановилась. Люди, как по команде, спрыгнули на прихваченную морозом землю. Одни тут же быстро направились в небольшой кирпичный дом. Другие поспешили к ещё неясно рисовавшимся во мгле контурам самолётов.
То было суровое время военной осени тысяча девятьсот сорок первого года.
Рыбаки передавали жёнам и сёстрам свои суда, расставались с любимым делом, покидали родной Каспий, уходили на фронт. Проводив родных, женщины смело поднимали паруса, ведя суда на суровый морской промысел.
Прерывали заслуженный отдых престарелые деды, садились в парусники – реюшки. Шли меж поросших камышом берегов, в море.
И, как всегда, Каспий снова наполнился тысячами различных рыбацких судов. Только всюду на них были женщины, старики, подростки.
Стояла глубокая осень.
Днём и ночью, не успокаиваясь, бурлило побуревшее море. Холодные, отяжелевшие волны с шумом обрушивались на рыбацкие суда, легко их вскидывали на свои пенистые горбы. Лодки, качаясь, казалось, чертили мачтами по низко ползущим с берега, сеющим дождь облакам.
Ни холодные дожди, ни штормы не могли сломить волю рыбаков, их стремление добыть в эти последние предзимние дни больше рыбы.
Каждый день в воздухе над ними гудел знакомый самолёт. Он доставлял газеты, бюллетени с прогнозом погоды.
То тут, то там на палубы лодок падали сброшенные лётчиками вымпелы. Почти на лету подхватывали их проворные руки рыбаков.
– Тепло, будет ещё тепло, половим, – прочитав– бюллетени, говорили довольные сообщениями лётчиков ловцы.
Потягивающий с юга тёплый ветер, оправдывая прогноз, бодрил тружеников моря.
Но вдруг ночью он стих, и на Каспий ворвалось холодное дыхание норд-веста.
Ветер разорвал висевшую над морем подушку облаков, и небо усеялось холодными, мерцающими звёздами.
В глубь моря рвались, сдерживаемые якорями, реюшки и высокие стойки. Вода стремительно уходила из-под них, суда днищами ударялись о грунт и садились на мель. К утру поверхность моря покрылась тонким молодым льдом.
Море просило помощи…
У авиаторов – боевая тревога. В штабе, почти не смолкая, трещал телефон.
Перед авиацией была поставлена задача: разведать ледовую обстановку и направить самоходный флот к пострадавшим парусным рыбницам.
Приехав необычно рано, лётчики проводили предполётные расчёты, а бортмеханики готовили к вылету своих воздушных «каспийских коней» – самолёты-амфибии.
Когда утихли резкие звуки опробываемых моторов, самолёты змейкой стали выруливать на старт.
В ясное небо пробивались первые лучи восходящего солнца. И приземистые лодки, сверкая крыльями, взлетали одна за другой. Пробный круг над аэродромом – и самолёты веером разошлись в разные стороны.
– Ну, скорее, скорее же заканчивайте, – прокатился требовательный голос на опустевшей стоянке. – Сколько же можно ждать? – наседал всё тот же голос.
– Видишь, что мы не сидим, – отвечал ему обиженным баском бортмеханик Ковылин и, не отрывая взгляда, продолжал прикручивать гайки к только что заменённому цилиндру.
– Ты что тут, Орлов, раскипятился?
– Да как же, Иван Петрович, – жаловался Орлов подошедшему инженеру с добрым, исчерченным морщинками лицом, – в море, сами знаете, что творится, а тут с мотором развозились…
– Горяч ты больно, Орлов, горяч – и ни к чему, – отвечал инженер. – Какую же ты помощь окажешь рыбакам, коли полетишь на неисправной машине? Тебя же и придётся спасать!
– Так-то оно так, – согласился Орлов, – всё же надо побыстрей. Задание-то аварийное!
– Вот мы раньше, бывало, в гражданскую на «фарманах»…
– Ну, опять вы, Иван Петрович, про старинку, – перебил инженера Орлов, зная его склонность к воспоминаниям.
– Ну, не хочешь – не слушай, а всё же дай ребятам спокойно поработать, – и, улыбнувшись, инженер стал осматривать мотор.
Сдвинув на затылок шапку, механик сосредоточенно орудовал ключом. Ветер теребил спадавшую на лоб белую прядь волос. Механик замасленной рукой часто отбрасывал её в сторону.
По бокам, помогая ему, работали два моториста. Изредка они подносили ко рту руки, онемевшие от холодного металла. Орлов посмотрел на старательно работающих людей с красными лицами и почувствовал неловкость за высказанный им упрёк. Медленно и молча он отошёл к деревьям, положившим на лётное поле длинные тени. Всё также молча сев на камень и закурив, он припоминал, милые сердцу знакомые морские картины. Тогда, весной, раздувались паруса гружённых рыбой приёмных судов. Накренясь, чуть ли не черпая бортами воду, неслись юркие реюшки. Отстреливаясь дымными кольцами, плавно шли моторные рыбницы. Рыбаки обтягивали косяки рыбы, и подчалки на волнах качались, заполненные уловом.
Особенно ему запомнились люди, работавшие у одного распорного невода. Этот невод охватил большой косяк. Орлов сел вблизи и подрулил к одной из лодок. Наблюдая за работой, он видел, как дружно трудятся и седобородый старик и подростки, лихо стягивающие концы невода. Невод ещё не был сведён, и косяк уходил в эти ворота. Но нет, рыба не уйдёт, труд не должен пропасть! Две девушки быстро пошли в студёную воду. Стоя в набухшей одежде, они часто били вёслами по воде, и испуганная рыба кидалась обратно в невод…
Звук заработавшего мотора быстро поднял Орлова.
– Наконец-то, – облегчённо проговорил он.
Самолёт в воздухе. Под ним проносятся замёрзшие озёра, мелкие речушки и упорно сопротивляющаяся морозу Волга. На ней ветер, перекатывая волны, ударял в борта окутанных паром пароходов и в бегущие на надутых парусах рыбницы, с которых свисали длинные сверкающие сосульки.
Вот и море. Скучное и омертвевшее. Тонкий, прозрачный, как стекло, лёд сковал разбросанный кругом флот.
Продолжая полёт от лодки к лодке, Орлов видел полуспущенные на мачтах маяки – сигналы бедствия. Ловцы, борясь со стихией, спасали свой флот. Разбивая чем только можно впереди себя лёд, проталкивались по разводинам, собирались в караваны. Разворачивали лодки на ветер, ставили впереди мачты, шесты, вёсла, тем самым предохраняя суда от порезов движущегося льда.