Старушка, вздрогнув, вновь оглянулась на дверь, и увидела лётчика, быстро проходившего в пилотскую кабину. Она только и успела рассмотреть рослую фигуру и строгое, со шрамом через левую бровь, казалось, давно знакомое лицо.
«А ведь где-то встречала я этого паренька», – подумала Агриппина Васильевна. И мысль эта целиком овладела ей. В памяти стал смутно возникать чей-то, казалось, близкий образ.
– Ну, скоро полетим, – веско произнёс один из пассажиров.
Старушка поспешно туже затянула на голове клетчатую косынку. «Полетим? Скоро? Нет, ни за что не гляну». Она осторожно отодвинулась от светлого квадратного стекла и испытующим взглядом обвела кабину.
Зина, заметив это, невольно улыбнулась и откинулась на спинку кресла.
Тем временем самолёт побежал по аэродрому, слегка подпрыгнул на неровностях, и, покинув землю, плавно устремился ввысь.
Агриппина Васильевна почувствовала толчки, ухватилась было за кресло и, прикрыв глаза, подумала: «Никак, полетели».
Но, вот опять всё также стало спокойно и только по-прежнему гудели моторы.
– Видно так показалось, – облегчённо вздохнув, сказала она и посмотрела на пассажиров.
Ни тревоги, ни страха, а попрежнему спокойные лица видела она, и тем успокоилась.
Под крылом самолёта проносились то озёра с густо заросшими камышом берегами, то крутые извилины рек, где к воде склонялись вётлы. Мелькали желтеющие бугры, облепленные квадратами серых коробок-домов, огромные поля камышовых дебрей, над которыми метались стаи птиц, и, наконец, заблестело осеннее ветреное море.
Зеленоватые волны растянулись, как меха гигантского баяна. Ветер неустанно сводил и разводил их могучие рёбра и представлялось, словно не моторы гудят, а море – грозное и сильное.
Самолёт, будто мёртво, висел в прозрачном спокойном воздухе. Внизу рябило море. Монотонно пели моторы. Клонило в сон. Многие из пассажиров смыкали отяжелевшие веки.
Одни сидели, поглядывая в окно, другие читали, а тех, что спали, Агриппина Васильевна считала счастливцами: проспят и страха не почувствуют. Ей тоже хотелось непременно уснуть. Она крепко сжимала веки, но сна не было. Напряжённое состояние, шум и лёгкое вздрагивание самолёта отгоняли его.
«Нешто, пока не поздно, забрать Зину да пересесть на моторную рыбницу», – подумала она и опять глянула на худенькое бледное лицо дочери.
«Только не вздумай, Васильевна, морем, – вдруг вспомнились напутственные слова зятя, – двое суток болтаться после операции Зине не легко. Самолётом, непременно самолётом, один час и дома будете…»
«Ну, ладно, – решительно заключила Агриппина Васильевна, снова посмотрев на дочь. – Будь по-твоему».
Вдруг Зина, как бы разбуженная взглядом матери, резко вскинула голову так, что дремота вмиг отлетела.
– Ну, как самочувствие, мама, как полёт?
– Вот когда полетим, скажу, а пока всё присноравливаюсь, как это лететь-то буду…
– Поздно, мама, думать об этом, поздно. Посмотри– ка, что под нами? – загадочно сказала дочь и, глянув на часы, добавила: – Уж скоро дома будем.
– Как до-ма бу-у-дем? – с дрожью в голосе повторила мать и недоверчиво, с испугом посмотрела на дочь. Но любопытство взяло верх над страхом и она осторожно, словно подходя к краю высокого обрыва, придвинулась к окну и поглядела вниз.
– Батюшки! – всплеснула она руками. – Да неужто… – и снова прильнула к прохладному стеклу.
Под крылом, на зеленоватой воде, как в ночном небе месяц, желтея, плыл остров Кулалы.
– Батюшки! – удивилась она. – Да маленький-то он какой. А домики-то, – показывала она на северный конец острова, где распластался в несколько домов посёлок: – ну, как есть спичечные коробки. Зина! Зина! – продолжала она, – ведь когда-то здесь мы жили. Помнишь?
Посёлок быстро удалялся, сливаясь с морем, а старушка присела на корточки, прикрыла ладонью глаза и сквозь узкую щель меж пальцев продолжала наблюдение.
– Мамаша, зачем это глаза закрыли, что страшно? – спросил удивлённый её перемене сосед.
– Так лучше видно, сынок, – повернув голову, пояснила она и снова увидела пилота со шрамом над бровью. Проходя мимо, он негромко сказал: «Родина!», – и показал рукой вниз. Она уловила лишь это слово и больше ничего не разобрала.
От новых впечатлений у ней кружилась голова, перед глазами проносились, сменяясь одна за другой, знакомые с детства картины… Ещё быстрее промелькнула в памяти прожитая на острове долгая жизнь.
Восьмилетней девочкой она впервые смело спрыгнула с небольшого парусника, доставившего её семью на этот затерянный в море клочок земли. С тех пор прошло шесть десятков лет. Вся большая трудная жизнь рыбачки протекла на узком, но длинном, усыпанном мелкой ракушей острове. И вот он лежит перед ней весь, как на ладони.
Недолго любовалась землёй Агриппина Васильевна. Самолёт уносил её вперёд, откуда навстречу выплывал огромным кораблём обрывистый угол полуострова Мангишлак. Вдоль его отвесных стен пенились набегающие волны.
Самолёт накренился на левое крыло, описывая круг. Заметив, что крыло круто провалилось вниз, а море будто покосилось и одним краем вздыбилось к небу, старушка отпрянула от окна. Сидевший напротив тучный пассажир в костюме песочного цвета заметил это.
– Крепись, мамаша! – ободряюще, мягким голосом крикнул он. С видом бывалого авиационного пассажира, сверкая улыбкой на круглом, как луна, лице, пояснил: – Вираж делает самолёт. – И его накренённая ладонь описала круг.
– Да я это так, – смущённо ответила старушка, чувствуя, что её слегка прижимает к сиденью какая-то сила.
На вираже она видела, как внизу пробежали песчаная коса с параллельными улицами посёлка, изогнутая дугою бухта, на которой чернело несколько рыбацких судов. В последний раз мелькнул обрыв берега, где море омывало разбросанные у подножья глыбы, и перед глазами бескрайней серой скатертью раскинулось Мангишлакское плато.
Шум моторов стихал. Самолёт планировал. Вот земля совсем рядом. Отчётливо мелькают голубоватые кустики полыни. Секунда, другая – и самолёт, пробежав по земле, остановился недалеко от домика с плоской крышей. Один за другим во всю мощь рявкнули моторы и, словно захлебнувшись, умолкли. Открылась дверь. Пассажиры, не спеша, выходили под раскалённый поток полуденного солнечного света.
Агриппина Васильевна больше не походила на ту робкую старушку, что шла в самолёт на посадку. Она приободрилась и уже весело смотрела на попутчиков.
Сойдя вместе с дочерью с машины, она устроилась на чемодане под тенью крыла большого транспортного самолёта.
Между тем у самолёта остановилась машина. Шумно открылась дверца кабины, из которой торопливо выскочил человек и, прихрамывая на правую ногу, направился к самолёту.
– Товарищ Лукин! Товарищ Лукин! – кричал шофёр, держа в руке букет цветов, но Лукин не обернулся.
– Зина! Наконец-то! – проговорил Лукин и, поцеловав жену, обратился к тёще: – Ну, спасибо тебе, Васильевна, всё же рискнула.
– Ради детей и к чертям на кулички пойдёшь, только бы вам хорошо было.
– А-а! Семён Петрович! – бесцеремонно прервал семейный разговор тучный пассажир в костюме песочного цвета. – Здравствуйте. – И, протягивая Лукину руку, продолжал: – К вам на завод с поручением из Главка. А вы что, своих встретили?
– Да, да, – как-то рассеянно проговорил Лукин, – знакомьтесь. Моя жена, а это наша мать, Агриппина Васильевна.
Агриппине Васильевне явно не понравился не в меру разговорчивый субъект. Желая избежать его, она осторожно за рукав отвела зятя в сторону и спросила, указывая на стоящих у мотора людей:
– Семён, который из них лётчик?
– Все они лётчики. А старший из них командир корабля, Петров, вон тот, – и он взглядом указал на высокого блондина со шрамом, пересекающим левую бровь.
– Будя тебе, Семён, – отвернувшись, с обидой проговорила Агриппина Васильевна. – Всё смеёшься. Это аэроплан. А ты мне – корабль. Ни трубы, ни мачты, ни палубы у него…
– Васильевна, так это же воздушный корабль, понимаешь, а всё это называют пятым океаном, – продолжал он, указывая рукой на небо. Старушка пристально посмотрела в голубоватую высь, где со стороны моря стайками летели белые курчавые облака. Над берегом они редели и, удаляясь в степь, исчезали в знойном необъятном небосводе. Но вот она снова мельком взглянула на лётчиков и, прикрыв глаза, стала напряжённо припоминать, где она видела лицо пилота со шрамом через бровь.