Врезалось в память, как дюжий водитель, схватив за грудки тщедушного швейцара, приподнял его и, крича в ухо, требовал, чтобы ему отвели номер.
— Нету, говоришь, номеров? А ну-ка, посмотрим!
— Что ж, посмотрим!
Швейцару было уже не впервой видеть озлобленных войной людей, слышать их угрозы. Он и сам не лез в карман за словом:
— Балабон ты! Вот кто! Ты бы лучше закурить дал. Третьи сутки за троих работаю. Старуху и ту без меня схоронили.
Он перекрестился, громко высморкался, сделал затяжку почти на полпапиросы и продолжал свое брюзжание:
— Да разве тебе понять? Тебе только номер подай. Накось выкуси. Нету у меня номеров.
— Ай да молодец, — выругался шофер и сплюнул в темноту. — Вот это и есть «Гранд-отель». Барак, батя, это, а не гостиница. А вы ему еще имя «Гранд-отель» дали. Ну где я помещу раненых? Вон сколько километров, трясемся, разыскивая госпиталь. Где, я спрашиваю, где?
— Видать, и нам придется ночевать в кабине, — сказал водитель Лавицкому и направил машину к раскидистому клену.
Николай вышел наружу. «Клен! И у нас на Смоленщине такие растут. И листья похожие. Сорву-ка один на память».
Лавицкий выбрал самый широкий и еще не до конца покрывшийся багрянцем осени листок и положил в записную книжку. Позже он на нем написал «Память Смоленщины!»
— Это вы зачем, товарищ лейтенант?
— Да вот взял один, скоро зима. Опадут листья, будут сорваны последние листки календаря этого года, а что принесет нам будущий?
Монотонно стучали капли дождя. Время от времени шофер включал мотор, чтобы немного согреться и просушиться. Сон не шел, и Николай стал рассказывать:
— Утром звонят: «Попросите 22-го». Это номер моего боевого самолета.
Дежурный отвечает:
— Улетел!
В полдень спрашивают:
— Где Лавицкий?
Отвечают:
— В воздухе.
Уже на исходе дня на аэродром приезжают офицер связи и сотрудник редакции армейской газеты.
— Можно видеть Лавицкого?
— Еще не прилетал!
Вот как воюем! Теряем свои самолеты, немало сбиваем и вражеских.
Николаю хотелось как-то выговориться. Шофер внимательно его слушал.
— Жизнь летчика, — продолжал Лавицкий, — это вечная борьба с неизвестностью, наконец борьба с самим собой, подчас с вредным настроением. Вот ты спрашиваешь: «Что такое подвиг?» Отвечу: и не взлет души и не исключительное везение. Это то, к чему приходится готовиться всю жизнь, и как важны здесь трудолюбие и знания. И нельзя вернуться снова в то состояние, в котором находился летчик, сразивший врага. Нельзя все это описать.
Вскоре оба задремали, но ненадолго. Начался налет вражеской авиации. Заухали взрывы фугасок, взвыли стабилизаторы «зажигалок», огненными змейками расчерчивали небо трассы спаренных зенитных пулеметов.
Отсиделись в щели, вырытой у гостиницы. Лавицкий обратил внимание на землистое лицо шофера:
— Как себя чувствуешь?
— Голова болит. Тошнит. Контузило меня давеча, товарищ лейтенант.
— Пройдет. А сейчас нам надо выбираться отсюда.
И снова дорога, дорога, которой нет конца и края.
По пути подвезли группу летчиков. Шло пополнение в соседние авиационные полки. Среди них Лавицкий узнал Федора Кравченко.
— А ты как сюда попал?
— Вышел из окружения и вот пробираюсь к своим. Мне бы в эскадрилью добраться побыстрее. Она где-то здесь, рядом. Как хочется к своим!
9 января 1942 года из состава войск ПВО на фронт выбыл 45-й истребительный авиационный полк, чья боевая биография началась 10 июля 1932 года. Командовал полком осетин Ибрагим Магометович Дзусов, а среди летчиков, техников, механиков были представители почти всех союзных республик страны. Теперь оба полка — 45-й и 16-й — воевали рядом.
7 марта 1942 года летчики окрестили «кавалерийским днем». Скорее всего потому, что в тот день в район Джанкоя прибыли кавалерийские части румын. Николай потом рассказывал своим боевым товарищам:
— Иду я со своим звеном на разведку и вижу в балочке «мамалыжников». Свои каруцы (телеги), покрытые брезентом, они поставили в тени деревьев. Кухня дымит. А неподалеку солдаты в желтых шинелях траншеи роют. Сопоставил данные на местности с картой. Джанкой оставался справа. Слышу голос ведущего:
— Слева от дороги конница. Атакуем!
— Вижу! — отвечаю. — Есть атаковать!
Наш налет на конницу был внезапным. Наворочали мы там, сам бог не разберет. Стали возвращаться на аэродром. Как вдруг из-за облаков на нас бросилась пара «мессеров». Фрицы с самого начала войны летали только парами. Передал ведущему: «„Худые“ справа». Боезапас был у нас на исходе. Мы быстро приняли боевой порядок и первыми начали атаку. «Мессеры» не собираются уходить. Уклоняются от атак, искусно маневрируют. Правда, в конце концов один «мессер» начал вести бесприцельный огонь. Второй отвлекал внимание, все уводил нас в сторону высоковольтной линии. Видимо, фашисты рассчитывали, что мы врежемся в провода. Известная тактика. Мы же в свою очередь выжидали более удобного момента и пока огонь не вели. И вот когда один из «мессеров» проскочил внизу, по нему с расстояния 30–40 метров ударили из пулеметов. «МЕ-109» задымился и ушел за линию фронта. Второй также поспешил уйти.