Через несколько часов к самолету подошел Лавицкий.
— Возимся есще? — проговорил он с иронией.
— Должен вам доложить, что работа окончена, — в тон ему ответил Литвин.
И оба рассмеялись. Хохотали, хлопая друг друга по плечу.
— Есще… есще раз… эх, есще много, много раз…
— У нас в Баку, — заметил Лева, — говорят: «Вещь хороша новая, а друг старый». Ошибаются люди. На фронте все может быть наоборот.
— На фронте, на фронте. Здесь сразу виден человек, каков он есть!
— Да, тут, что построено на хитрости, непрочно. Я так понимаю: в дружбе или равным быть, или вовсе не дружить.
— А некоторые говорят: «Вода все смоет!»
— Смоет-то смоет, но не грязь души!
— Очень хорошо сказано!
Подошел Назар Елисеев, потом еще несколько человек техников и Костя Ратушный.
— Чувствую, идет соревнование, а какое, не пойму. Острословов, что ли?
— Почти угадал! Вспоминаем пословицы Азербайджана.
— А выдержим ли мы здесь, в Крыму, или придется отходить? — спросил Назар Елисеев.
— Видимо, наши войска будут биться до последнего, — ответил Лева Литвин.
Утром полк — наиболее боеспособный из всех авиационных частей — был переброшен на аэродром «Херсонесский маяк». На его вооружении находились современные истребители «ЯК-1»; подбирались опытные летчики.
Время было тяжелое. В огне войны пылали Крым, Кубань, Ставрополье. Уверенные в своей победе фашисты лезли напролом. По дорогам, ведущим на Грозный, Майкоп, непрерывной лентой тянулись войска врага. На каждый наш самолет приходилось десять вражеских машин, на один наш танк — десять немецких.
Основным немецким истребителем по-прежнему оставался «МЕ-109». Кроме того, на советско-германском фронте действовал истребитель «МЕ-110», который чаще всего использовался для подавления наземных объектов.
Это были насыщенные большой фронтовой работой дни. Летчики высокого класса Василий Шаренко, Дмитрий Аленин, Алексей Поддубский, Владимир Канаев — настоящие воздушные асы — стали боевыми друзьями Лавицкого. Особенно он подружился с Владимиром Канаевым. В полку его любовно звали «московский парень». С ним он часто вылетал на выполнение боевых заданий, коротал свободные часы. Вместе грустили, вспоминая погибших товарищей.
В штабе велся точный учет боевых вылетов, проведенных воздушных боев, сбитых бомбардировщиков и истребителей, число уничтоженных машин на земле.
Здесь, в полку, у Лавицкого крепкая дружба завязалась с Берестневым, который однажды случайно оказался на аэродроме прежнего полка.
11 июня 1942 года Николай вылетел в паре с Берестневым на прикрытие аэродрома «Херсонесский маяк». Лавицкий летел ведомым. Четыре «мессершмитта» появились совершенно неожиданно. Явный перевес в силах. И Николай, первым заметивший их, подумал: «Как хорошо, что у нас „ЯКи“». Набрав высоту, эта машина могла поспорить с быстроходными немецкими «МЕ-109». Успех же боя решало мастерство пилота. Все, что он приобрел в многочисленных боях, сейчас сконцентрировалось в одном мгновении.
— Паша! Прикрой! Иду на «худого»!
Слова эти для Берестнева прозвучали неожиданно резко. Истребители стремительно приближались. По фонарю ударила очередь. Николай ощутил тупой стук по бронеспинке. Дал длинную очередь второй «мессершмитт» и вырвал небольшой клочок обшивки крыла его самолета. Николай ответил, но пули прошли мимо. Лавицкий по просьбе ведущего ушел в сторону. За «мессершмиттом» гнался теперь Павел Берестнев. Николай прикрывал.
В наушниках шлемофона слышались команды:
— Прикрой! Атакую!
— Заходи слева! Внимание!
И по-немецки:
— Ди шварце тодт! Руссише тодт! (Черная смерть! Русская смерть!)
Все эти слова срезал радостный крик по-русски:
— Есть, одного свалили, Коля!
Падал фашистский стервятник. Чадил в небе. И не было видно раскрывшегося парашюта.
У наших истребителей были на исходе боеприпасы. А еще предстояло биться с врагом. Немцы образовали что-то вроде квадрата. Защищают друг друга. Огрызаются в ответ на огонь наших самолетов. Николай выбрал удобный момент и дал очередь по «мессершмитту». Тот вошел в пике. Стремительно ринулся вниз. «Может быть, маневр?» Тогда Берестнев тоже дал очередь. Теперь ясно — фашист сражен! И тут из набежавших облаков вдруг вынырнули еще два «мессершмитта». Весь огонь немецких самолетов был теперь направлен на машину Берестнева. «Эх, Пашка! Пашка! Конец ему. Но почему не стреляют немцы? Ах, вот в чем дело: они хотят заставить „ЯК-1“ совершить посадку на их аэродроме».