Фашистский самолет упал в Таврический сад. Экипаж его был пленен. Нашего пилота сильным ударом вышибло из кабины. На какое-то время он потерял сознание, а когда очнулся, дернул за вытяжное кольцо парашюта и благополучно спустился на крышу одного из строений Невского завода имени В. И. Ленина.
С героем этого боя я встретился на другой день. Это был Алексей Севастьянов - высокий, богатырского сложения русоволосый парень. В разговоре со мной он вел себя стеснительно и никак не мог пристроить свои большие сильные руки. Я приметил его стеснительность и сказал, что в воздухе он держится куда увереннее.
- В бою, товарищ командующий, приходится поворачиваться,- ответил Севастьянов и смутился еще больше.
- Скажите, почему вы не открыли огонь по противнику? - спросил я.- Ведь дистанция была самая подходящая.
- Кончились патроны, товарищ генерал. Я за этим бандитом гнался от самой окраины. Он все огрызался, ну я и израсходовал боезапас. Не рассчитал, да и очень хотелось побыстрее сбить его.
- А перед тем, как решиться на таран, вы подумали, что сами можете погибнуть? Ведь ночью такой прием сложен, требует очень точного расчета.
- Нет, не подумал, - без промедления и просто ответил герой и смутился, вероятно решив, что я могу принять его слова за бахвальство. И тут же добавил: - Не успел подумать. Когда я упустил "хейнкеля", то обозлился на себя: боеприпасы израсходовал, как теперь быть? Но тут прожектористы снова поймали самолет, и я вспомнил о таране. Вот и все. Жаль только, что свою "чайку" загубил, теперь не скоро в воздух поднимусь. В полку нет запасных машин.
Я пообещал помочь ему. С трудом мне удалось вытянуть из него, что он дрался с фашистами под Брестом и защищал Москву, и я проникся к этому скромному, отважному парню еще большей симпатией, тепло поблагодарил его и отпустил.
Давно это было, а я до сих пор будто наяву слышу ответ Севастьянова. Вдумайтесь и прочувствуйте ответ героя. Вот как: о собственной гибели он не подумал! Что может быть убедительнее и сильнее этого простого ответа?
Но недавно я узнал, что есть люди, которые в таких подвигах усматривают проявление "азиатчины", то есть силы темной и неосознанной{108}. Тем самым перечеркивается все высокое значение такого рода героизма, как самопожертвование в бою. Иной читатель может усмотреть в подобных громких заявлениях гражданское мужество и смелость мысли. Но у меня на этот счет свое мнение: легко бросаться громкими словами спустя четверть века. Всем, кто думает подобным образом, не мешало бы вспомнить, что эта "азиатчина" помогла спасти человечество и ей каждый из ныне живущих на нашей земле во многом обязан тем, что он ходит по ней свободным человеком, а не фашистским рабом. Ведь в 1941 г. вопрос стоял так: быть нам или не быть? И советские воины били ненавистного врага так, как подсказывали им чувства, сообразуясь с обстановкой. Когда же общая обстановка на фронте, в том числе и в воздухе, стала в нашу пользу, когда мы уравняли силы в небе с вражескими, а затем превзошли их и числом, и качеством авиации, тараны сами собой сошли почти на нет. Их столь частое, как в первый год войны, применение уже не вызывалось ситуацией в небе. Но героизм в воздухе был и остался, и так же, как в 1941 г., советские летчики не щадили себя в бою и, когда было нужно, прибегали и к тарану. Правда, это случалось уже редко.
Я хорошо помню таранный удар, совершенный весной 1945 г. в Восточной Пруссии летчиком-истребителем Павлом Головачевым. В то время я находился на 3-м Белорусском фронте в качестве представителя Ставки.
Головачев преследовал Ю-88, который вел воздушную разведку. Он поджег "юнкерc", но вражескому пилоту удалось сбить пламя. Советский летчик снова устремился в атаку, но орудие истребителя молчало - кончился боекомплект. Гитлеровцы уходили, быть может, с ценными сведениями, и тогда Головачев решился на таран. "Юнкерc", лишившись хвостового оперения, камнем полетел к земле{109}.
Там же, в Восточной Пруссии, я подписал приказ о награждении П. Я. Головачева орденом Красного Знамени. Кстати, отважный летчик жив. Ныне он генерал, дважды Герой Советского Союза и продолжает служить в авиации.
В июле Героями Советского Союза стали еще 7 воздушных защитников города Ленина: Л. И. Иванов, А. М. Лукьянов, П. А. Маркуца, В. И. Матвеев, Л. В. Михайлов, С. А. Титовка и Н. Я. Тотмин. Пятерым из них это звание было присвоено за таранные удары. Всего за месяц войны Героями Советского Союза стали 10 ленинградских летчиков.
Конечно, неверно было бы думать, что успешное противодействие советских летчиков фашистской авиации и большие потери ее в первые месяцы войны обусловливались только таранами и прочими актами массового героизма в воздухе. В целом высоко было боевое мастерство наших летчиков, прочной и здоровой была основа оперативного искусства Советских ВВС, новая техника (истребительная), хотя и уступала вражеской, но не настолько, чтобы враг не считался с ней. Но, конечно, самым главным в этой неравной борьбе в небе для наших летчиков была твердая вера в то, что за их спиной стоит могучий тыл, мощная социалистическая индустрия, которая сделает все, чтобы как можно быстрее дать армии больше новой, отвечающей всем требованиям войны боевой техники.
В 20-х числах на юго-западе от Ленинграда наступило затишье. Гитлеровцы, понеся огромные потери, прекратили наступление сперва в Кингисеппском и Восточном, а затем и в Лужском секторах{110}. В конце июля, после отхода наших войск ближе к городу Луге и на правый берег реки Луги, фронт на дальних юго-западных подступах к Ленинграду стабилизировался до 8 aвгуста. Так рухнул план гитлеровского командования овладеть Ленинградом с ходу.
И в заключение коротко расскажу о результатах сражения в небе. В первый месяц войны летчики Северного фронта уничтожили на аэродромах и в воздушных боях 452 вражеских самолета. За это время ВВС фронта совершили 18,5 тысяч вылетов. В среднем бомбардировщики совершили 16, истребители - 23 самолето-вылета в месяц. Мы потеряли 375 самолетов: 229 бомбардировщиков и 146 истребителей. Это боевые потери, т. е. без учета техники, выбывшей из строя из-за разных технических неполадок и аварий.
Мне хотелось бы рассказать и об итогах наших воздушных ударов по наземных войскам противника. Но, к сожалению, результаты действий авиации по сухопутным войскам очень трудно поддаются точному учету. В самом деле, как, например, когда идет жаркий бой, установить, что именно уничтожили летчики, а что наземные войска? Стремление во что бы то ни стало постоять за честь "мундира" часто вело к преувеличению действительных потерь противника и, в конечном счете, наносило вред общему делу борьбы с фашизмом, так как завышенные итоги вводили в заблуждение и командование фронтов, и Ставку. В первые месяцы войны мы из-за несовершенства и отсутствия четкого контроля весьма грешили такой гиперболизацией, и к итоговым данным родов войск о потерях противника надо относиться весьма осторожно. Поэтому я и не стану приводить цифры потерь неприятеля от наших ударов с воздуха по его наземным войскам. Скажу только, что удары ленинградских летчиков были весьма ощутимы; это засвидетельствовал и бывший начальник генштаба сухопутных войск Германии генерал Гальдер в своей уже известной читателю оценке обстановки в воздухе.
На ближних подступах
Итак, в конце июля на земле к юго-западу от Ленинграда установилось временное затишье. Но в воздухе по-прежнему продолжались ожесточенные схватки. Готовясь к новому решающему наступлению на Ленинград, противник делал все, чтобы елико возможно помешать нам воспользоваться передышкой в своих целях. В первую очередь гитлеровцы еще больше активизировали действия авиации, в основном бомбардировочной. Противник всеми силами пытался навязать нам в воздухе свою волю и поставить наших летчиков всецело в положение обороняющейся стороны. Бомбардировочные и штурмовые эскадры 1-го немецкого воздушного флота участили свои налеты и стали действовать на всю глубину нашего тыла. Главными целями для вражеских летчиков были железнодорожные, ближние и дальние, коммуникации Северного и Северо-Западного фронтов. Массированные налеты чередовались с ударами небольших групп.