Мы звеном - вдогонку. Моторы ревут на полную мощность, сердце колотится в предвкушении боя. Еще бы - драться в глубине своей территории, не боясь за свои хвосты, к тому же с обыкновенными "юнкерсами". Я так в душе расхрабрился, что готов был всем им хвосты поотрубать винтом!
Гнались мы за ними долго. А когда сели, Леня Крейнин, как всегда, сострил:
- Ты на чем летал?
- На том, на чем и ты: на "чайке".
- "Чайка" ж благородная птица. Зачем ей связываться с паршивенькими стервятниками.
Не успел я сорвать на нем злость за неуместную шутку, как был тут же стиснут сильными руками.
- Командир! Здорово, старина!
- Афанасий Владимирович! - обрадовался я. - Здравствуй, здравствуй! Откуда ты взялся?
- С обеда поджидаю. Прямо со станции и сюда. Нас тут много Германошвили, Гичевский.
- Паша Гичевский?! Он же не вернулся с задания в первый день.
- Жив и здоров Паша, командир. А сейчас его, поди, все еще Кондратюк в объятиях душит. На комсомольском собрании все. Пойдем?
По дороге Богаткин выкладывал до мельчайших подробностей события в Бельцах за время моего отсутствия. Он казался постаревшим. Нос заострился еще больше, слегка выступающий вперед подбородок был небрит, и впалые щеки казались землистыми.
Неожиданно Богаткин остановился и спросил меня:
- Ты о начфине базы слышал?
- Нет, а что? - поинтересовался я.
- И о Борисове, начальнике ГСМ, не знаешь?
Я отрицательно мотнул головой, думая о предстоящей встрече с Пашей Гичевским.
- Начфин был шпионом фашистским.
- Что?..
- Шпионом, говорю, был он и сбежал в первый день. Вместе с ним и Борисов удрал.
- Скажи, Афанасий Владимирович, - встрепенулся я сразу же: - не их ли рук дело?..
- Их, командир, их! - с ненавистью воскликнул Богаткин. - Эти сволочи подсыпали что-то в масло, потому и заклинивались подшипники, шатуны обрывались. Ух, попадись они мне...
Мы подошли к грачевскому "мигу" - здесь проходило собрание. Богаткин заговорщически шепнул:
- Подсядем незаметно, чтобы Паша не увидел, - ух, и будет тебе от него.
- А в чем дело, Афанасий Владимирович?
- Потерпи - узнаешь, - таинственно произнес Богаткин.
Обсуждение первого вопроса подходило к концу.
- Разве это дело? - азартно кричал Ротанов. Вся его поджарая спортивная фигура была в движении. - На "мигах" приказывают идти в разведку на бреющем полете, в то время как хорошо знают, что самолет этот на малой высоте - "утюг"! Я так считаю: разведчик должен выбирать высоту полета и маршрут сам.
Тима Ротанов говорил всегда коротко, но прямо - то, что думал.
- Здесь, товарищи, присутствует старший политрук из дивизии. Я прошу его передать кому следует, - продолжал Ротанов, - прежде чем приказывать, следует думать. Вот, к примеру: послали нас вчера прикрывать двенадцать "Су-2". Ползут они еле-еле на восьмистах метрах, а мы одним звеном над ними болтаемся. Разве это прикрытие? Хорошо, что "худые" не встретились, а то дали бы "прикурить" и нам и им. Так воевать нельзя.
- Прикрывать "Су-2" лучше "чайкам" и "И-шестнадцатым", - вставил Грачев. - На "мигах" тяжело.
- Посылать нужно не по звену, а так, чтобы и бой можно было вести и силенок хватило бомбардировщики прикрыть. Короче: не нарушать боевой устав авиации. Все! - закончил Ротанов.
Иван Зибин попросил слова.
- Часто бывает: сидишь в кабине, ждешь до умопомрачения. Бац: ракета! Вылетаешь - а куда, сам не знаешь. Я хочу сказать, что задачи летчикам надо ставить своевременно и время давать на подготовку к вылету. Нам нужны не только постоянные слетанные звенья, но и группы. Как мы сегодня на штурмовку вылетели? Летчики из разных эскадрилий, разных полков. Кто командир, неизвестно.
Выступавшие были немногословны. Говорили о том, что оружие в воздухе часто отказывает, аэродром зенитками не прикрыт, связь с постами ВНОС{7} плохая; многие вылеты цели своей не достигают, - и конечно же, о бдительности.
- Председатель, дай мне говорить, - выскочил из-под крыла Германошвили. - Я и товарищи завтра вечером будем сделать два зенитный пулемет. Клянусь моей матерью, ух как стрелять будем, сам стрелять будем! и под одобрительный смех юркнул на свое место.
Выступил помощник начальника политотдела дивизии по комсомолу. Коренастый, крепко сбитый, с быстрым и цепким взглядом старший политрук говорил негромко, привычным движением поглаживая лысину.
Как и полагается представителю вышестоящего штаба, Погребной подвел итог выступлениям и заверил, что все критические замечания будут переданы командованию.
Потом обсуждали комсомольские рекомендации для вступления в члены ВКП(б).
Первой обсуждалась рекомендация Тиме Ротанову. Есть возражения? спросил председатель.
- Ротанов - смелый, бесстрашный летчик. Он уже одного "мессера" завалил, достоин быть в партии.
- Единогласно, - подсчитал Дмитриев.
Дружно и быстро проголосовали комсомольцы за Зибина, Кондратюка, Бессекирного.
С заявлением летчика Плаксина вышла заминка. Как раз в последнее время Алексей Плаксин "ослаб" здоровьем и перешел на связной самолет. Но он - еще адъютант командира полка. Мнения разделились - начальство обижать неудобно.
- Надо воевать, товарищ Плаксин, а не прислуживать, - громче всех протестовал Ротанов.
- Но ведь он же не по своей вине... - неуверенно защищал Алексея Петя Грачев,- летает на беззащитном самолете, подвергается, может, не меньшей опасности. Это же не шкура дементьевская, товарищи.
- Нечего антимонии разводить, - выкрикнул Гичевский, - и так ясно! Ставь, председатель, на голосование.
Выражение лица Гичевского в темноте разобрать было трудно. Только белел на голове сплошной бинтовой шлем. Кондратюк обхватил его сильной рукой, прижал точно ребенка к груди.
Подсчитали голоса: большинство против. Алексей понурил голову, ссутулился. Мне стало жаль парня. Может, действительно, нездоров?
Последнее заявление - Валериана Германошвили - подняло у всех настроение. Когда проголосовали, Германошвили снова выскочил из-под самолета и под общий хохот радостно заявил:
- Большое спасибо за доверие. Знай все, мой пулемет станет стрелять прямо в фашиста, никогда летчика не обманет. Сам стрелять будет.
Виталий Дмитриев, председательствующий, с трудом успокоил развеселившееся собрание и дал слово Пете Грачеву.
- Товарищи, мы хотели поговорить сегодня об одном старом деле нашего комсомольца, но старший политрук отсоветовал.
- Непонятно! Поясни! - потребовал Кондратюк.
- Аварию Речкалова помнишь?
Кровь ударила мне в лицо. В ушах загудело. Собрание зашевелилось. В общем шуме послышался звонкий голос:
- Он не виноват, это вражеских рук дело.
Неожиданно что-то большое, сильное навалилось на меня.
- Век тебя не забуду, дружище, - взволнованно засопел Гичевский прямо в ухо.
Я с трудом освободился от, цепких объятий.
- Паша, ты что?
Гичевский смахнул со скуластой щеки слезу, широко улыбнулся и снова схватил меня в охапку.
- Ничего не знаешь?!
- Решительно!
- Черт курносый! Дружище! Ты ж мне жизнь спас!
- Так это был...
- Я, Гришка, я!..
В этот вечер я выпил за ужином свою первую фронтовую стопку. Обжигающее тепло разошлось по всему телу, жаркая испарина выступила на лице.
В столовой - мазаном сарайчике, служившем до недавнего времени хозскладом совхоза, было шумно и душно. Две керосиновые лампы задыхались в клубах табачного дыма; неверный их свет делал лица летчиков темно-багровыми, глаза превращал в черные проемы. Хотелось выйти на свежий воздух, но пробраться из-за длинного дощатого стола к выходу было практически невозможно.
- Пойми ты, - доказывал Петя Грачев Тетерину, - "мессершмиттов" можно бить на "чайках" не хуже, чем на "мигах". Понимаешь?
Тетерин пытался возражать: не тебе, мол, меня учить. Но тут на него набросился Ротанов.
- "Чайки" тебе нехороши, да? Почему ж на "миг" не переходишь? Скажешь, их нет? Врешь! Выходит, на "чайке" над аэродромчиком легче и безопаснее летать? Хитришь, Леня!