Стрелка высотомера замерла на нуле. Выпускать шасси или же садиться на «брюхо»? Аэрофотоаппарат при посадке на фюзеляж будет смят. Летчик энергично двинул рычаг выпуска шасси вперед, затем выключил магнето и повел самолет на посадку.
Машина чиркнула колесами о землю, раза три подпрыгнула, чуть пробежала вперед и остановилась.
— Кассеты! — мелькнуло в голове.
Хитали тотчас бросился под фюзеляж, чтобы разрядить фотоаппарат. С непривычки не так просто выполнить эту несложную работу. Наконец, все сделано, но Хитали не покидает самолет, еще и еще раз осматривает машину. Жаль расставаться с ней.
Неожиданно послышалась автоматная очередь. Человек пять-шесть в зеленых мундирах частыми перебежками спешили к севшему самолету. Истребители прикрытия, по-видимому, заметили вражеских солдат и всей силой огня обрушились на них. Кое-кто из фашистов упал замертво, остальные залегли. Положение осложнялось.
Тем временем самолет ведомого выпустил шасси и со снижением пошел на посадку.
Хитали встрепенулся, услышав до боли знакомый рокот, он отличил бы его в гуле тысячи других. Это ж Савельев, его летчик!
Он качает крыльями, энергично снижается, видно, намереваясь сесть поперек окопов. Но это невозможно: вон какие щели, сразу скапотирует. Хитали начал энергично махать планшетом — нельзя, уходи!
Самолет пронесся над головой и развернулся под девяносто градусов. По нему уже палят зенитки. Но вот «Ильюшин-2» проваливается за высоткой. Что с ним?! Сбили? Опрокинулся?
И вдруг на высотке показывается остроносый самолет со сверкающим диском винта. Значит, сел! Рулит. «Ильюшин» внезапно разворачивается, чудом задержавшись на краю окопа.
Стараясь не терять ни секунды, Хитали вместе с кассетами бежит к севшему самолету. Сердце в груди чуть не выскочит.
Откинув фонарь кабины, Савельев машет рукой что-то кричит, но Хитали видит только открытый рот летчика и ничего не слышит.
Мучительно долгими кажутся эти минуты. Хитали все время думает о том, удастся ли взлететь, ведь кругом изрытая земля.
Самолет Савельева разворачивается, и Захар видит за кабиной летчика открытый люк, где он должен будет укрыться со своим грузом. Лишь бы успеть! Сумеет ли Савельев продержаться? Захар не спускает глаз с самолета, ему все время казалось, что он вот-вот уткнется в окоп или траншею.
Начала бить прямой наводкой артиллерия. Взрывы вздымали черные столбы пыли. «Еще один залп, пронеслось в сознании Хитали, — и самолет разлетится в щепки». Поднятая от рвавшихся снарядов пыль обдала лицо летчика. Вокруг потемнело. Зашаталась земля. Хитали, припав к земле, замер на месте.
Фашисты, строча из автоматов, спешили к севшему самолету. Те, кто был поближе к машине, уже бросали гранаты, которые, к счастью, рвались, не долетая до «ильюшина».
Минуты две Захар лежал не шевелясь. Затем, высунувшись из воронки, осмотрелся вокруг. Самолет находился от него в двадцати метрах, а то и меньше. Он не помнил, сколько раз поднимался и падал на невспаханном поле, сколько натыкался на отвалы рыжей глины брустверов. Раз десять хватался он за тощие пучки ковыля и вместе с ними сползал в воронку. Совсем обессилев, лежал на раскаленном суглинке и смотрел, как жухлый кустик «куриной слепоты» сорил семечками, а ветерок пересчитывал черные маковки. Так и подмывало вскочить на ноги, подняться во весь рост, ринуться к самолету. Но как подняться? Опять ударила артиллерия. Один снаряд разорвался совсем рядом. Дохнуло в лицо гарью. Летчик прильнул к земле. Поднял голову — краснозвездный самолет совсем рядом. Вокруг него рвутся снаряды, падают мины, а он кружит между воронками, не прекращая стрельбы из пушек и пулеметов.
— Командир! Товарищ командир!
Хитали бросился к плоскости и прижался к иссеченному осколками фюзеляжу, подняв правую руку, чтобы ухватиться за открытый фонарь кабины. Пытаясь перекинуть сумку с кассетами в люк, он судорожно цеплялся левой рукой за борт кабины. Затем прыгнул за борт сам. Теперь скорее взлететь!
Минуты полторы-две «ильюшин» петлял между дорогой и линией фронта по изрытой калмыцкой земле, так и не рискнув начать взлет по прямой. Каждый толчок колес, каждый поворот самолета отзывался в сердце Хитали. Проходило время, но самолет продолжал оставаться на земле.
Самолет рвется вперед, а летчик продолжает сдерживать машину тормозами. Самолет вздрагивает, то и дело наклоняется вперед, того и гляди — чиркнет винтом о землю.
«Возьми, не пожалеешь», — всплыли в памяти Захара слова Выдрыча о Савельеве. Нелегко это сделать — сесть на боевом самолете вблизи переднего края, на территории, занятой врагом. Еще труднее осуществить взлет под непрерывным артиллерийским огнем.