-А Кашпировские могут?– задал неуместный вопрос Сокольников.
Медсестра только пожала плечами.
Долго бродил по городу, затем сидел в обычном провинциальном кабаке. Под блатные, тянущие жилы и душу песни ковырял вилкой селедку, пил явно паленую водку. Заведение закрылось только под утро. Все это время Сокольников томился вопросом: зачем подставила его Анечка?
Вернулся в больницу часов в семь. Бомж по-прежнему спал под пальмой. Скамейка рядом была свободна. Пристроился, тут же отключился. Разбудили громкие голоса. Кого-то тащили на носилках, а пациент кричал и ругался матом на санитаров. Часы показывали начало десятого. Дежурная в справочной сменилась. В окошке сидела толстая тетка в ватнике, пила чай с баранками. Она собирала ладонью крошки со столика, отправляла себе в вульгарно накрашенный рот. Поинтересовался о состоянии здоровья девушки, которую накануне определили в реанимацию.
-Крупная такая? С чем поступила?
-С отравлением, – уточнил Сокольников.
-Умерла.
-Как?!
-Как здесь люди умирают? Тихо. Оформляйте документы, тело из морга можете забрать завтра. Вы же родственник?
На ватных ногах отошел в сторону, сел на голову бомжу. Тот застонал. Это конец! Теперь засудят. Не могла в другом месте танец гейши исполнить!
Он видел перед собой мир и не видел. Пошатываясь, дошел до выхода, открыл дверь, втянул носом воздух, насыщенный корвалолом и еще какой-то медицинской дрянью. Достал из портфеля флягу коньяка. Не обращая ни на кого внимания, влил в себя полбутылки. Сзади хлопнула дверь.
-Коньяк по утрам – признак последней стадии алкоголизма.
Поперхнулся. На него смотрели острые птичьи Аничкины глаза. На плечи было наброшено синее драное пальто. Открыл рот, не зная, что сказать.
-Давай зайдем внутрь, а то я точно умру. От холода.
Не убирая бутылки, вернулся с Анечкой в больницу.
-Ты же… умерла. Мне тетка сказала.
-Плюнь на нее. Наверное, с кем-то перепутала.
Сделал еще пару глотков. Мысли начали приходить в порядок. Отчаяние чередовалось со злостью.
-Зачем ты это сделала?
-А-а. Долго объяснять, – рассмеялась она своим дурацким, непонятным смехом от которого у Сокольникова сделалось холодно в животе.
-Ты же меня под монастырь могла подвести!
-Ага, обо мне, значит, не подумал, только о себе.
-Это же ты все придумала и исполнила, а не я!– закричал Сокольников на всю клинику. – Как ты могла?! Хочешь на тот свет? Пожалуйста, но я-то здесь причем?
-Да ни при чем ты, успокойся. Ну, понимаешь, у меня такое состояние…
-Стерва! Опять решила меня поиметь. Раньше пользовалась, как половой тряпкой и теперь! Под руку попался. Конечно, разве можно упускать такой случай!
-Прости, Сокольников.
Анечка неожиданно опустилась перед ним на колени.
-Прости, мне очень плохо.
-Да пропади ты пропадом со своим припадочным дипломатом!
Из каморки выползла медсестра.
-Что здесь происходит, почему шум в больнице?
-А ты вообще иди к черту!– оскалился на нее Сокольников. – Чтоб ты баранками своими подавилась!
Размахнулся, швырнул в сторону тетки недопитую коньячную флягу. Бутылка разлетелась об угол стены, накрыв осколками весь приемный покой. Медсестра захлопала руками по толстым бокам:
-Полиция!
Сокольников ухватил все еще стоявшую на коленях Анечку за воротник.
-Видеть тебя не хочу, не птица ты, жаба.
Пнул входную дверь, выскочил на улицу. Полез, не глядя, через сугробы. Выбрался на дорогу у приземистого серого здания, из которого выносили гроб. Сплюнул, перекрестился, направился в другую сторону. Гадость, кругом гадость.
В центре города поймал такси. Шофер заломил до Москвы баснословную сумму. Не торгуясь, сел на заднее сиденье. 'Пожалуйста, быстрее'. На шлагбауме у станции встали. Когда загорелся зеленый семафор, на переезде застрял грузовик. Сзади образовалась пробка. За двадцать минут Сокольников выкурил полпачки. Водитель смотрел на него в зеркало недоуменно, но ничего не спрашивал.
Конечно, он был зол на Анечку. И все же что-то его мучило, терзало, сдерживало.
-Ладно, приехали, – сказал он шоферу.
Бросил под лобовое стекло несколько синих купюр, хлопнул дверью машины. Через открытое окно шофер что-то крикнул ему в след, но Сокольников только отмахнулся. Направился к станции вдоль железной дороги и вскоре оказался в том же ресторане, где сидел ночью. Велел принести жареную курицу, телячьих котлет, салат оливье, маринованных грибов, хорошей водки. На него напал нездоровый аппетит.
Анечка, – разговаривал он с ее образом, будто она сидела напротив, – что же тебя толкнуло на этот поступок? Нужно ведь было дойти до последней черты, чтобы решиться на такое. Пустота, отчаяние, безысходность. Да, видимо, так. Стал ли я причиной твоего злого поступка? Нет, скорее послужил катализатором. Я попался тебе случайно. Но ты не забыла, что я всегда относился к тебе внимательно, серьезно и именно передо мной ты решила исполнить свой последний танец. Ты восприняла меня, как знак судьбы. Разумеется, ты поступила подло, подставив меня. Не могла не понимать, что я буду мучиться всю жизнь. Дрянь… В тоже время ты доверила мне свою смерть. А это не менее ответственно, чем доверить жизнь. Стоп. А может ты и не собиралась умирать, а только играла в придуманном тобой спектакле роль Камиллы? В любом случае тебе сейчас плохо, очень плохо, гораздо хуже, чем мне. И бросать тебя нельзя. Нельзя… Что же делать? Вернуться и сказать, что все прощаю. А дальше? Я не смогу залечить твои раны, наполнить душу новым смыслом. Потому что, по большому счету, и сам потерялся. Не знаю, не знаю, ничего не знаю и не понимаю.