Здесь следовало бы изложить содержание нашего с мисс Чамли разговора, но, думаю, беседа была достаточно пустая. Вопреки тому, что пишут в романах, трудно одновременно говорить и танцевать, особенно если вы всегда держались в стороне от этого рода общественной деятельности. Почти не видя от меня поддержки, мисс Чамли молчала, и мы двигались под музыку с тем чувством общности, которое прекраснее любых разговоров.
Вскоре я обеспокоился. Деверель, хотя и пребывал под арестом и получил запрещение пить, весьма неосмотрительно присоединился к нашему обществу. Поскольку офицеры были без шпаг, он ничем не отличался от других джентльменов и незамеченным веселился на балу. Ясно было, что Деверель в подпитии; более того, теперь, когда кругом рекой лилось вино и веселье, он взял бокал и, несмотря на недвусмысленный запрет капитана, дерзко выпил его залпом. Затем он пригласил мисс Чамли на следующий танец, на который я ангажировал — без всякого на то желания, но, надеюсь, с приличной серьезностью — леди Сомерсет.
Так как я усердно пытался вспомнить фигуры танца и поддерживать разговор со своей дамой, меня хватало только на то, чтобы приглядывать, как ведет себя Деверель. Он если не приставал, то по меньшей мере пытался произвести впечатление на партнершу. Леди Сомерсет высказала мнение, что аллеманда с ее шагами и круговыми движениями — танец более «естественный» (под этим она, полагаю, подразумевала «более близкий к Природе»), чем традиционная кадриль. Деверель сжимал руку мисс Чамли… Черт бы его побрал! Леди Сомерсет похвалила усердие наших матросов, которые так надраили палубу, что она не отличалась, право, совсем не отличалась от пола в бальном зале. Деверель положительно заигрывал с партнершей. Я пропустил два па.
— Нет, нет! С правой ноги, сэр!
Кое-как нам удалось попасть в такт. Я умолял леди Сомерсет позволить ее протеже пересесть на наш корабль — там есть каюта, — иначе столь нежное существо будет страдать и дальше. Но леди Сомерсет неожиданно проявила настоящий здравый смысл, как выяснилось впоследствии.
— Полноте, мистер Тальбот. Нам известно, кто страдает, а кто будет страдать и дальше.
— Я не могу позволить, чтобы обстоятельства оказались сильнее меня!
— Естественное желание для молодого человека. Это материя поэтическая, но мне, поклоннице муз, отведена роль, которую высмеивают все поэты.
— Нет, мадам!
— О да. Если бы вы были в себе, мистер Тальбот, и не страдали от ушибов, вы видели бы все в другом свете. Марион находится под моей опекой. Она должна остаться на «Алкионе». И никак иначе. Утром вы придете в себя и… и…
Больше она ничего не произнесла, и некоторое время мы танцевали молча. Похоже, поведение Девереля докучало мисс Чамли, но я ничего не мог поделать. Однако… Если гора не идет к Магомету…
Танец кончился, чему я был весьма рад, как и тому, что мисс Чамли едва позволила Деверелю проводить ее на место, причем, не скрываясь, шла отдельно от него.
Возвратив леди Сомерсет ее супругу, я подошел к мисс Чамли и обнаружил, что на моем месте, склонившись к ней, сидит Деверель.
— Мистер Деверель, это мой стул.
— Эдмунд, лорд Тальбот. Поздравляю с повышением, мой мальчик. У вас самый высокий титул во всей Атлантике — отличный щелчок для Гремящей утробы и Бурдюка с ветрами.
Мисс Чамли, которая не успела удобно расположиться на стуле, быстро предложила подышать воздухом, потому что, сказала она, усиленно обмахиваясь веером, «атмосфера тут нестерпимая для того, кто недавно отбыл из Англии». Я предложил ей руку, и мы поднялись к поручням шканцев, где по крайней мере после тесноты было свободно. Хотелось бы мне создать фон для беседы — со всеми атрибутами тропической ночи: звездами, морем темного бархата, испещренным фосфоресцирующими блестками, но увы! Шанс использовать такую декорацию я потратил на интрижку с мисс Брокльбанк, которой теперь стыдился и которая, казалось мне (пусть это и смешно), меня испачкала. Я чувствовал себя до того грязным — если бы только она знала… это юное и нежное существо не вынесло бы даже моего прикосновения! Да, и кто же теперь методист?