— А что, если я скажу, что сегодня мне есть, чем тебя удивить?
Алхимик заинтересованно слегка приподнимает одну бровь, мол: «Что же ты задумала, плутовка?».
— Правда? И чем же? Думаю, тебе будет трудно удивить человека, который прочёл вдоль и поперёк всю библиотеку, – игриво отозвался Вэриан.
— О, поверь мне, тебе понравится, – загадочно подмигнув ему, отвечает Кассандра.
Фрейлина берет его за руку и выводит из комнаты, вовсе забыв про беспорядок, что в ней творится. Она проводит парня по коридорам замка и наконец останавливается за углом, из-за которого слышны очень странные посвистывающие звуки, словно кто-то отчаянно пытается сыграть мелодию на железной трубе. Кассандра, выдержав небольшую паузу, всё же разрешает алхимику войти в последний коридор.
Сначала Вэриан не увидел там ничего примечательного, но стоило ему повернуть голову на источник громкого и не самого приятного звука, как его глаза расширились, а нижняя челюсть, незаметно для него самого, отвисла. Всего за несколько метров от него, совсем близко, чистил ковер его собственноручно сделанный «пылесос», который, кстати говоря, после того несчастного инцидента, был заброшен его же хозяином.
— Моё изобретение… – проговорил парень, очнувшись от потрясения. – Оно работает… Но как?
Кассандра, сполна насладившись его вполне ожидаемой реакцией, ответила:
— Пришлось попотеть. У тебя вышел даже слишком заумный и сложный механизм. Я его немного упростила.
И тут одно удивление на лице алхимика сменилось другим. Он медленно перевёл взгляд на фрейлину, не веря своим собственным ушам, что, кстати, никогда ещё его не подводили.
— Упростила?.. – с недоумением, удивлением и восхищением в голосе одновременно спросил Вэриан. – Ты смогла починить его? Как тебе это удалось?
— Я и сама удивлена, что у меня получилось, – честно призналась та, неопределенно пожав плечами. – Понадобилось вынуть оттуда несколько шестерней и щётки, чтобы можно было прикрепить мешочек для пыли, который ты, кстати говоря, забыл поместить туда. Скорее всего, именно из-за мусора, застревающего внутри, твоя машина перестала работать, – сделала вывод Кэсс и посмотрела на своего друга взглядом, который так и говорил: «Ну и кто из нас гений?».
— Ты смогла усовершенствовать мое изобретение и починить его. Не знал, что ты и это умеешь… – Алхимик слегка растерянно взглянул на фрейлину. Он вовсе не ожидал, что придворная дама может разбираться в технике.
Девушка лишь усмехнулась.
— Ну, можно сказать, это твоя заслуга. – На эти слова юный изобретатель вопросительно изогнул бровь. – Ты так часто рассказывал мне о своих машинах, приборах и изобретениях, что я через некоторое время всё же смогла извлечь оттуда что-то полезное. И вот, результат, – закончила Кассандра, указав на «пылесос», преспокойно себе стирающий пыль с картин.
Вэриан был очень рад, что его изобретение вновь работало и уже не создавало никаких проблем и катастроф, но, вспомнив о последнем происшествии с этим самым «пылесосом», задумался. Вскоре он, почему-то отводя взгляд, спросил:
— Ты решила использовать мое изобретение даже после всего, что случилось? После поломки Кассандриума? Разве… разве у тебя не было сомнений в нём? Разве ты не боялась, что что-то снова пойдёт не так и оно вновь всё испортит?
Фрейлина сперва удивилась столь странным, но вполне серьезным мыслям. Она заглянула в эти огромные голубые глаза, что всё же решились подняться на неё, и уже в который раз убедилась, что в них не было ни капли той ярости, что она видела в них когда-то. И каждый раз этот факт говорил ей о том, что всё уже позади, что всё хорошо и ей больше не стоит волноваться ни о чём. И сейчас мысль об этом заставила её улыбнуться и посмотреть на своего любимого юного алхимика.
— Знаешь, не стоит выбрасывать поломанную вещь. Нужно вспомнить, сколько от неё было пользы, как много хорошего она сделала и починить её, чтобы она работала ещё лучше. – Кэсс подмигнула Вэриану и тот вновь улыбнулся — он просто не мог этого не сделать.
Но почему-то легче на душе даже после подбадривающей и тёплой улыбки Кассандры не стало. И в глубине души он осознавал, почему. Его всё ещё мучали воспоминания о сегодняшнем сне. Он всё никак не мог забыть тот триклятый янтарь, мысль о котором по неведомой причине отдавалась чувством страха и печали где-то глубоко внутри, человека, жестоко заточённого в этой драгоценной тюрьме и свой собственный, полный ужаса и отчаяния крик. Этот громкий, сорвавшийся на фальцет голос, в котором Вэриан не узнавал свой, до сих пор громким эхом звучал в его голове. И алхимик всё никак не мог отделаться от чувства, что всё это когда-то происходило с ним и что этот янтарь, и та комната несомненно как-то связаны с тем, что он потерял память. Но узнать, правда это видение или нет был лишь один выход – спросить об этом у человека, которому он доверял, как никому другому. Возможно, даже себе Вэриан не доверял так сильно, как доверял Кассандре.
— Кэсси… – начал было он и вдруг его уверенность в решении рассказать о своем кошмаре фрейлине резко угасла.
Стоило ему взглянуть на столь беззаботное и спокойное лицо девушки, как слова комом застряли в горле. Она сейчас верит, что у него всё в порядке, что он вновь живет прекрасной жизнью, а ему так не хотелось вырывать её из этого счастливого неведения. Нет, он не скажет ей. Ей не стоит волноваться из-за таких пустяков. Её счастливая улыбка в разы важнее, чем его спокойствие. Это всего-навсего кошмар, плохой сон — не более. Он справится сам, Кэсси вовсе не нужно знать об этом.
— Да? – спросила девушка, услышав собственное имя.
Алхимик мигом натянул на лицо как можно более правдоподобную улыбку и всё же договорил фразу, которую ещё несколько секунд назад собирался закончить совершенно по-другому:
— Ты просто гений, – проговорил Вэриан, изо всех сил стараясь изображать на лице радость и восхищение.
Фрейлина лишь искренне, не скрывая счастья, вновь улыбнулась, и, обняв парня на последок, тихо прошептала ему на ухо: «Я знаю». Помахав ему рукой и пообещав, что зайдет к нему вечером, Кассандра сию же минуту удалилась. А Вэриан остался стоять в тишине, разбавляемой лишь гудением «пылесоса», думая над тем, правильно ли он поступил.
*
Он проклинал её.
— Ты особенный…
Как она может так говорить? Нет, как она может так говорить, а потом бесследно исчезать, оставляя его в одиночестве? Это же слишком жестоко. Он вновь слышит эти слова, вселяющие в его грудную клетку слишком много веры в то, что, быть может, он ей всё же не безразличен, но девушка всё так же рассыпается серебристым песком прямо у него на глазах, заставляя сердце болезненно сжиматься. Сколько бы он не пытался предотвратить это, обнять её или хотя бы что-нибудь сказать в ответ — ничто не выходило. Казалось, что собственный разум мешает ему в этом, твердя, что она не позволит и что слишком поздно.
А Кассандра всё исчезает, уступая место циклично повторяющемуся аду, и именно в эти моменты он ненавидит их первую встречу. Ведь он всю жизнь провел в темноте, холоде и одиночестве, содрогаясь при любом неодобряющем взгляде, которых, к слову, было тысячи. И он привык. Это был его маленький пустой мир, что заполнялся разве что работой и непоседливым маленьким енотом, что как-то странно был знаком мальчику. А потому он всей душой желал никогда не чувствовать её тепла, её света, счастья, принесенного любым её небрежным словом. Так зачем она вообще ворвалась в его мир? Чтобы заставить почувствовать всё это на пару мгновений, а потом бесследно пропасть, забирая с собой и тепло, и свет, и счастье? А ведь теперь, когда он согрелся в её руках, привык к мягкому мерцанию своей драгоценной звезды, заполнил каким-то ранее недостающим кусочком брешь в душе, она всё это отбирает. И холод становиться ещё ледянее, тьма ещё страшнее, одиночество ещё более пожирающим, а единственное светлое чувство в душе слишком болезненно и небрежно вырвано, из-за чего края раны расходятся новыми трещинами, разрастаясь и переплетаясь.
Метель всё усиливается. Он действительно верил, что сломанное однажды невозможно сломать вновь. Однако это правило, вероятно, не распространяется на его мир. Ведь он снова, и снова, и снова разбивается и осыпается острыми осколками, с каждым разом всё более чернеющими и опасно поблескивающими, ужасающими, ненавистными… А янтарь как был центром этого хаоса, центром ломающегося мира, так и остался им, своими нерушимыми ветвями разбивая окружающую их реальность и заставляя всё неисправимо обваливаться ещё быстрее.