Вэриан уже готовится к переходу в следующую часть кошмара, что, однако же, кажется ему самой долгожданной и приятной. Но, как бы то странно ни было, случается нечто из ряда вон выходящее и ситуация продолжается, а его не перекидывает в столь досконально изученный день Научной Выставки. Нет. Заместо этого к нему подбегает темный силуэт. Тот самый, наблюдающий, осуждающий, отдаленный, вызывающий в груди лишь лавины боли и печали. Он садиться перед мальчиком на колено, ласково проводя широкой ладонью по веснушчатой щеке, и мальчику кажется, словно вблизи он неожиданно становится четче.
Спустя пару мгновений диалога, который мальчик слышал, казалось бы, сквозь толщу воды, из-за чего ни слова разобрать не удалось, плечи силуэта поникли, и он, одарив алхимика самым разочарованным из всех своих взглядов, поднялся и исчез в толпе копошащихся жителей не слабо покалеченной деревеньки. Вэриан же остался на месте, уставившись себе под ноги, и неосознанно погружался в самобичевание и презрение к собственной персоне. Как вообще можно гордиться таким как он? И даже теплая рука фрейлины, столь мягко и понимающе опустившаяся на его тонкое плечо, не смогла развеять того липкого осадка, что засел где-то в районе ребер.
А мир вновь рассыпается пылью, перестраиваясь и еле заметно трескаясь. И вот он уже спокойно демонстрирует Кассандре свои знания в алхимии, попутно помогая вымыть посуду или вычистить пол. Всё как она и рассказывала: обещание быть его ассистентом, проделанная вместе работа и душевный разговор об отцах. Вэриан непроизвольно замирает, когда после печальной речи девушки, повествующей о её мечте стать гвардейцем, слышит собственное «Понимаю». Когда с губ слетает горькая усмешка, а он из прошлого что-то молвит о строгости и о том, что «это отцы, что с них взять?».
И он точно знает, что этой части раньше не было. Даже Кэсси, столько раз рассказывающая об этом дне, ни разу не упомянула о данном диалоге… И мальчика осенило. Он ведь так и не спросил никого о собственной семье. Из-за того, что все окружавшие его после потери памяти люди не обмолвились об этом и словечка, он решил, что является сиротой. Да и будь у него родители, разве они бы не искали его всё то время, что он жил в замке? А потому он смирился. Смирился с тем, что он один. Что ни одного родного человека у него нет и всё, что ему нужно, это счастливо жить со своей Кэсси… Но теперь, получается, что она знала? Молчала? Врала?
Она говорит, что не может помочь ему с выставкой, так как Капитан доверил ей охрану одного важного ученого, а Вэриан уже и не спорит, просто соглашается и уходит, молча терпя первое её предательство. Сорванное представление, дисквалификация, тихий шелест фонтана и её мягкая улыбка. Раньше все моменты, как-либо связанные с брюнеткой, были единственным, ради чего он вновь и вновь переживал этот кошмар, а сейчас каждый взгляд на неё сопровождался сотней болезненных вопросов, заполнивших его разум. Почему она скрывала от него его же родителей? Где они сейчас? Как она с этим связана? И почему ему всё страшнее узнать правду?
Больше никаких изменений. Всё как и раньше. Подаренный Кассандриум и звенящая фраза, что «он особенный». А дальше снег. Которого не последовало.
Вместо бури мальчик оказался в своей деревне, что страдала от странных черных камней. Вэриан и раньше мельком видел их во сне, но сейчас камни были абсолютно везде. Они давили, разрушали, уничтожали. Он должен был рассказать об этом королю. Да, определенно, должен был. Вот только этот он — кто? Ведь стоит Фредерику возвыситься на своем троне, как рот алхимику алыми нитями зашивает просьба Рапунцель никому о них не рассказывать, а темный силуэт вновь роняет какую-то абсолютно глупую отмазку, скрывая всё, что происходит.
И в этой карусели лжи Вэриан чувствует себя совершенно одиноким.
Мальчик устало закрывает глаза, моля о том, чтобы это поскорее кончилось. Но уже в следующий момент что-то или кто-то с силой толкает его в грудь, выбивая весь воздух и сбивая с ног. Когда же алхимик удивленно распахивает голубые глаза, пред его взглядом предстает совершенно страшная картина, знаменующая его собственный конец. Мужчина, с опущенной в тихом отчаянии головой, поглощается янтарным камнем, а в горле застревает крик. Прошлый он с ужасом зовет «отца», а Вэриан с ещё большим ужасом наконец осознает, кем был тот силуэт.
Слезы безжалостно прожигают его кожу, когда маленький, потерянный, испуганный мальчик врывается в ледяную стену снегопада и, утопая в белоснежном покрывале, изо всех сил следует своей единственной надежде. Сердце холодеет от безнадежности и паники, захлестнувшей его с головой, а когда принцесса, за которую он хватается как за спасительный канат, отворачивается от него, с трудом сдерживая слезы, он лишь на мгновение замечает Кэсси Кассандру, что стоит в стороне и отводит взгляд.
Верные псы её величества выкидывают мальчика в шторм, и звон часов оглушает. Он уже знает, что время вышло, а потому, когда вновь видит последствия своих ошибок, обессиленно оседает на пол, и лишь отчаянно роняет слезы, понимая, что не сможет это исправить. Не сможет смириться, жить как раньше, вновь забыть или вовсе выкинуть из головы как ненужный мусор. Он больше не сможет смотреть в лживые глаза принцессы, слыша при этом её «всё будет хорошо». Не сможет больше искренне кланяться королю и королеве, помня как они закрывали глаза на проблемы. Не сможет больше взглянуть на фрейлину, чувствуя, как с каждым её появлением ломается его сердце. Теперь он наконец понимает, что сбросило его в пропасть, что произошло с его семьей и чья это вина.
Рядом медленно возникают различные смеси, приборы, буры, которыми он пытался разрушить янтарную тюрьму. В паре сантиметров от него даже появился засохший много лет назад Солнечный цветок, что также не принес пользы. Взяв его в руку, алхимик со слабым удивлением отметил, что совершенно точно знает, откуда достал его и как тогда его упрашивала блондинка оставить реликвию и не совершать очередного необдуманного действия. А он, ясное дело, не послушал.
С улицы вновь раздаются яростные вопли и шум созданных им самим роботов. Теперь он знает, что то кричат солдаты, безуспешно пытающиеся вернуть свою похищенную королеву. А ведет их, несомненно, дочь капитана. Где-то за спиной раздается звон и шорох, а когда Вэриан всё же оборачивается, королевская чета уже счастливо обнимается, радуясь очередной победе. В его голове гулко бьется мысль, что это нечестно, несправедливо, неправильно. Он обязан страдать, его отец, вероятно, уже встретился на том свете со своей супругой, а виновница появления этих проклятых камней вновь улыбается, прижимаясь к отчей широкой груди. Разве так и должно быть?
Очнулся алхимик лишь тогда, когда черная субстанция, схожая со слишком густыми чернилами, образовала смоляного гиганта, в котором медленно тонул сам мальчик. Он разрушал всё вокруг, надеясь, что если отстраниться от всего, что когда-либо любил, адская боль уйдет. Он искренне верил, что уничтожив источник этой самой боли, слезы остановятся, он искренне молил, чтобы это скорее закончилось, чтобы все чувства ушли, чтобы его пустая жизнь вернулась. Он готов был задыхаться, захлебываться в своей ненависти, что чернилами наполняла легкие. А увидев полный страха взгляд зелёных глаз его Кэсси грязной предательницы, ненависть и боль сжали сердце настолько, что мальчик окончательно утонул в собственной тьме.
В серебряных кандалах, что сковывали его дымчатые руки, отражался он сам, словно тень, слегка подрагивающий и не имеющий четких очертаний. Единственное, что было в нем постоянно и нерушимо, так это озлобленно, но в тоже время печально опущенные уголки губ, и стекающие с лица столь же черные капли, похожие и на слезы и на чернила одновременно. Шагая по хрустящим осколкам собственного мира, его — точнее то жалкое подобие прежнего Вэриана, что осталось теперь темным силуэтом, едва ли напоминающим милого мальчика — неизбежно вели к деревянной повозке.
А он абсолютно точно знал, что его не удержат. Ведь ему больше нечего терять.
Вэриан резко распахнул глаза. Вокруг была кромешная тьма, казавшаяся почему-то очень густой и вязкой, словно старый кленовый сироп. Эта тьма была намного чернее и непрогляднее обычной. Даже воздух, и тот словно свернулся прозрачным невидимым комом, нехотя просачиваясь в тяжело вздымающиеся легкие. Сердце в истощенной груди быстро колотилось в такт каплям, барабанящим по крыше замка. Где-то далеко слышались тяжелые раскаты грома, и мальчик различал во мраке секундные вспышки света — похоже, снаружи во всю бушевал шторм. Зрачки потихоньку привыкали к темноте, но очертания комнаты четче не становились — глаза были плотно укрыты пеленой слез. Вэриан моргнул несколько раз: пара горячих струек покатились по его холодных, бледных щеках и попали в уши, вызывая неприятное, щекочущее ощущение. Тело ныло, словно он несколько часов выполнял какие-то жутко сложные упражнения, а кровать, на которой он лежал, казалась ужасно жесткой, словно была сделана ни из чего другого, как из камня.